заложу Ивонну.
– Капрал и правда рылся в моих вещах… Он сам сказал… – вставила Ивонна.
– Выходит, ты с нами заодно?
– Конечно. Вот только необходимо соблюдать видимость. Если я попаду под подозрение, тогда нам всем крышка.
Хопкинс вздохнул. Все было известно заранее: дай только Султану возможность оправдаться, и окажется, что мы же еще должны целовать ему руки за все его гнусности.
– Слушай, Султан! Нам стало известно, что фамилия капитана – Питмен, он беглый легионер и убил офицера. Попытайся разузнать что-нибудь на этот счет.
– Ладно… попробую.
– Кстати, разведай, что там, на острове, происходит.
– Кого-то держат в изоляции, а кого – не знаю.
– Я хотел бы там побывать.
– Попытаюсь что-нибудь сделать и тогда… – Закончить фразу ему не удалось. Альфонс Ничейный с поразительной ловкостью схватил Султана за горло, трахнул об стену и саданул коленом в живот. А завершил комбинацию двумя ударами такой силы, что физиономия жертвы мигом обагрилась кровью.
Ивонна вскрикнула, а мы замерли, не понимая, в чем дело. За что Альфонс его лупцует, ведь Турецкий Султан только что доказал свою невиновность.
Мы пытались оттащить Альфонса, даже Хопкинс, да разве с ним совладаешь! А он колошматил Султана почем зря. Разодрал на нем одежду, не жалел кулаков, пинал ногами, а под конец вышвырнул его из сараюшки.
Вдруг, словно из-под земли, вырос патруль. С ружьями на изготовку охранники окружили нас.
Избитый до неузнаваемости Турецкий Султан поднялся на нетвердых ногах.
– Что тут стряслось? – спросил патрульный.
– Да вот… набросились на меня, – с трудом шевеля разбитыми губами, пояснил Султан. – Немедленно позовите капитана… А ты еще попомнишь меня, пес поганый!
В ответ Альфонс угостил его такой затрещиной, что Султан, изобразив сальто, кувыркнулся в кусты.
Капитан, видимо, находился поблизости, так как мигом подоспел на пару с Одноглазым.
– Опять вам неймется?
– Господин капитан! – взревел Султан, у которого вместо физиономии было кровавое месиво. – С этими проклятыми ищейками не справиться… Я выведал у них всю подноготную. Притворился, будто я с ними заодно, и они мне выложили все свои секреты. Франсуа Барре рассказал им, что вы – Питмен, беглый легионер.
Ивонна вскрикнула. Каков мерзавец! Почему только мы сразу не прихлопнули его, как муху?
– Шакал вонючий! – взревел Хопкинс.
– Пристрелить всех троих! – тотчас подхватил Одноглазый. – Хватит с ними цацкаться.
– Правильно! – вскричал Султан. – Собакам собачья смерть! Не остановишь их – они тут обнюхают каждый угол!
– Думаю, – изрек капитан, – надежнее всего спровадить их на остров. Смертных приговоров у нас нет, зато существует способ вернее самой смерти.
Когда патруль повел нас к реке, я обратился к Альфонсу Ничейному с вопросом:
– С чего ты взял, будто Султан все-таки предатель?
– Я и не думал, что он предатель…
– Тогда зачем же ты его отколошматил?
– Заметил приближающийся патруль, ну, и для поддержания видимости…
– Но ты же его измордовал до неузнаваемости!
– Зато теперь доверие к нему укрепится еще прочнее.
Против истины не попрешь. А способ мы переняли от самого Султана.
4
Охранники высадили нас на остров, и лодка тотчас повернула обратно.
– И почему только мы не пришили этого Султана?! – бушевал Хопкинс.
– Я не уверен, что он предатель, – Раздраженно ответил Альфонс Ничейный. – Ведь это я сказал ему, что мне желательно было бы попасть на остров. Вот он и подыграл мне…
Кто их разберет, эти тонкости!
Мы стояли перед хижиной, построенной на вбитых в болотистую почву сваях. Когда-то здесь, в добровольной ссылке, обитал миссионер, возжелавший обратить бушменов в истинную веру.
Теперь это тюрьма, откуда невозможно бежать.
Сотни, тысячи стражей стерегут заключенных: в реке кишат крокодилы, каждый миг из мутных вод выныривают их мерзкие пасти.
Раз в день к островку подплывает лодка, солдат привозит еду и заглядывает в дверь, проверяя, все ли в порядке.
К стене хижины прикреплена табличка с предостерегающей надписью: «Покидать жилище воспрещается! Переступивший порог будет незамедлительно обстрелян с берега!»
И в подтверждение грянул предупредительный выстрел. Мы поспешили укрыться внутри и очутились в круглом помещении с несколькими грубо сколоченными скамьями. Некогда туземцы внимали здесь проповедям миссионера. На столе стояла масляная лампа, на стене красовалось потемневшее за долгие годы изображение Девы Марии, лик которой все же можно было разглядеть. На одной из скамеек сидел пленник – худой, небритый, в полуистлевшей одежде. Батюшки, да ведь это Потрэн!
– Приветствую, сержант! – радостно окликнул его Хопкинс. – До чего приятная встреча! Ну как, удалось вам отыскать свои гамаши?
Потрэн окинул нас пренебрежительным взглядом.
– Вас-то какими судьбами сюда занесло? – беззлобно поинтересовался он.
– Да вот, сбились с ног в поисках нашего дражайшего командира. Нам без вас жизнь не мила.
– Оставьте ваши дурацкие шуточки.
По полу, извиваясь, проворно проползла какая-то тварь, похожая на ужа. Место было отвратительное – сырое, вонючее.
– Не сердитесь, сержант, – заговорил Альфонс Ничейный. – Расскажите, за что вас упекли в каталажку, а тогда мы, в свою очередь, расскажем о своих злоключениях.
– Чего тут рассказывать? Вы тоже небось заметили, что здесь творится неладное. Капитан и одноглазый штатский явно мухлюют. В тот же день, как мы сюда прибыли, вызвали меня в канцелярию и предложили не обращать внимания на некоторые странности, и тогда, мол, я стану получать «жалованья» двадцать тысяч франков ежемесячно и буду жить без забот, без печалей. Я отказался, и меня доставили прямиком сюда.
Сержант выглядел очень расстроенным, Нe из-за кишащих повсюду насекомых и не из-за удушливой, зловонной атмосферы болотистого острова. Он был сражен фактом, что в Легионе возможно подобное.
Но что именно здесь творится?
Этого и Потрэн не знал. Ясно одно: тут вершатся крупные махинации. Чурбан Хопкинс машинально потянулся к футляру на боку. Но сигары забрал Турецкий Султан. Черт бы побрал эту его выдумку с соблюдением видимости!
Лампа еле-еле светила. Проволочную сетку над плавающим в жиру куском тряпки, заменяющей фитиль, облепили дохлые москиты.
– Добрый вечер.
В дверях, ведущих в соседнюю комнату стоял высокий изможденный, болезненного вида седой человек. При его появлении Потрэн сразу же вскочил, а за ним и мы вытянулись в струнку: на видавшем
