– А ей, в свою очередь, сообщил об этом я, – сказал Альфонс. – Письмо Франсуа Барре хранилось среди вещей легионера Левина невскрытым, поскольку Левин не умеет читать. Мы втроем взломали дверь склада и раздобыли письмо.
– Значит, все-таки это ваших рук дело? – вскричал Потрэн. – Теперь вы разоблачены.
– Пусть это будет самым страшным преступлением, разоблаченным в Игори! – презрительно отмахнулся Хопкинс.
– Письмо Ивонны не давало мне покоя, и я отправился в Игори. В этих краях я хорошо ориентировался и дорогу знал, но в джунглях угодил в плен, вместе с моим проводником бушменом. В генеральный штаб известие о моей гибели наверняка доложили правдоподобно и подкрепили сообщением о том, что агрессивное племя сурово наказано. Ивонна ждала вестей от меня и от Франсуа, а от нас не было ни слуху ни духу. В полном отчаянии она направилась в Игори и тоже угодила в ловушку.
– Хотелось бы мне знать, чем эти мошенники здесь занимаются! – вырвалось у Альфонса Ничейного.
– Открыть истинную подоплеку дела я не вправе, – вздохнул генерал Дюрон. – Далеко не все детали ясны мне самому, но основной мотив известен. Это тяжкий Удар для Франции, который может привести к катастрофе.
– Вас держат здесь в изоляции, поскольку вы раскусили их аферу?
– В этом смысле я вне подозрений. Капитан, судя по всему, противник насильственной смерти, но, знай он, что я заглянул в их карты, пожалуй, сделал бы исключение. Дело в том, что, прежде чем меня захватили в плен, во время последнего привала я один, без сопровождающих, совершил рекогносцировку. Поговорил кое с кем из вождей дружественно настроенных племен и с окрестных гор проследил в бинокль за ходом строительных работ… Никто в Игори об этом не догадывается. – Генерал сунул руку в карман и достал конверт, запечатанный застывшим воском. – Это результаты моих наблюдений, скандал не меньше панамского! В этом конверте сокрыт позор Франции, ее компрометация перед всем миром. Однако я не думаю, что мне удастся когда-либо переправить его.
– Если этот конверт кто-нибудь доставит в ближайший форт, ваша цель будет достигнута? – осведомился Альфонс Ничейный.
– Нет! Это письмо должно попасть в руки особо доверенных лиц: министра по делам колоний, командующего генеральным штабом, правительственного советника маркиза де Сюрьена и тому подобное. Дело не может быть предано огласке.
– Короче говоря, письмо должно попасть в Марокко?
– Совершенно верно. Однако операция требует строжайшей секретности. Если в Игори заподозрят, что их махинации разоблачены тогда все наши усилия пойдут насмарку. Единственный выход – захватить их врасплох и ликвидировать преступление здесь, в джунглях… – Он крепко стиснул свои крупные, костлявые руки.
– И все же… почему нельзя сделать так, чтобы кто-нибудь, кому, скажем, посчастливится вырваться отсюда, передал пакет коменданту ближайшего форта?
– Тогда конверт пройдет через сотни рук. А во многих фортах Африки служат офицеры, переведенные сюда в наказание, люди слабохарактерные, ненадежные… Кроме того, у здешних преступников, по-моему, есть сообщник в самых верхах… Уж слишком крупномасштабна эта афера, здесь крутятся колоссальные деньги… Наберется не более двух десятков человек во всей республике, которым я со спокойной совестью доверил бы эту тайну.
– Жаль… – обронил Альфонс Ничейный, – что на всю республику наберется ничтожная горстка людей, кому вы, ваше высокопревосходительство, доверили бы этот конверт.
– Почему?
– Да потому, что в число этой двадцатки не вхожу ни я, ни эти два субъекта, которых Господь – не знаю, за какие грехи, – повесил мне на шею.
– Что вы имеете в виду?
– Что мы охотно взялись бы доставить пакет в Марокко. Верно я говорю, парни?
– Что нам стоит! – пренебрежительно сморщил нос Чурбан Хопкинс и пожал плечами.
– Не все ли равно, куда бежать, если пути-дороги открыты на все четыре стороны! – сострил я.
– Видите ли… – начал Дюрон. – Если ваш план провалится или дорогой вас схватят и дело приобретет огласку именно благодаря моему докладу, для меня это будет тяжелейший удар.
– Мадемуазель Дюрон, – ответил Альфонс Ничейный, – великодушно позволила сравнить нас с тремя мушкетерами.
– В первую очередь меня, – скромно заметил я.
– Какие еще три мушкетера? – заинтересовался Потрэн. – Я знаю всех ветеранов в колониальных войсках.
Бедняга Потрэн, откуда ему знать такие литературные тонкости! Да и вся эта история с мушкетерами приключилась не вчера, а двадцать лет спустя.
– Три мушкетера, – объяснил ему Альфонс Ничейный, – доставили бриллиантовые подвески от герцога Букингемского. Рискуя жизнью, они не выдали преследователям цели своей поездки.
– Эка невидаль! – махнул рукой Хопкинс. – Нашему брату сколько раз приходилось проделывать такое. Рискуя жизнью, перевозишь бриллианты или там карманные часики и молчишь, как рыба, чтобы преследователи не узнали, какими делишками ты занимаешься. Хотя наши преследователи тоже не лыком шиты, смекали, что к чему.
…Занимался рассвет. Клочок сероватого неба с убийственным безразличием заглядывал в окно сквозь драную москитную сетку.
Непрестанные мелкие шумы и шорохи повсюду – в углах комнаты, в соломенной крыше… Одежду – хоть выжимай, а между тем ночь выдалась жаркой и не выпало ни капли дождя. Но воздух был пропитан влажной духотой, и любая материя промокала насквозь…
Каждый глоток воздуха давался с трудом, но, как глубоко ни дыши, грудь словно стянута обручем и хватка не расслабляется ни на мгновенье. Генерал уронил склоненную голову на руки. Кожа на запавших висках приняла оттенок слоновой кости. Это цвет смерти. Вытерев влажный лоб, он вздохнул.
– Вы питаете надежду вырваться отсюда?
– Пара пустяков. Не все доски здесь прогнили, и из целых можно соорудить плот. Против форта, на другом берегу Конго, нет ничего, кроме джунглей. Можно добраться туда, если выломать заднюю стену халупы, только придется повоевать с крокодилами. Ну а затем – топать вдоль реки к северу.
– Плот… Конечно! Как же мне-то не пришло в голову?
– Ваше состояние, господин генерал, вряд ли позволило бы вам совершить столь дальнее путешествие. С вами побудет Потрэн, чтобы вам не оставаться одному.
– Пусть уж лучше здесь останется кто-нибудь из вас! Я больше подхожу для роли руководителя отряда!
– Видите ли, господин сержант, – мягко сказал Хопкинс. – Все-таки возраст есть возраст…
– Заткнись сейчас же, каналья, или я сам возьму и заткну тебе пасть! – вскипел старина Потрэн.
– Поймите, сержант, – принялся увещевать его генерал, – эти трое свыклись, можно сказать, сроднились, понимают друг друга с полуслова.
– Это я знаю, – угрюмо кивнул сержант. Уж кому другому, а ему-то было известно, что мы и впрямь понимаем друг друга с полуслова.
– Вы действительно взялись бы доставить мою реляцию в Марокко, правительственному советнику де Сюрьену? – Генерал явно колебался.
– Только прикажите, ваше высокопревосходительство, а мы умрем, но выполним ваш приказ, – сказал я. – Даже если кой-какие наши деяния и сочтут предосудительными, своему воинскому долгу мы всегда оставались верны.
– В этом я нисколько не сомневаюсь! – заверил нас генерал.
– А теперь… пора отдохнуть…
