виды драном мундире угадывались знаки различия. Перед нами был генерал!
– Сидите, сидите, сержант, – произнес он низким, усталым голосом. – Здесь уж не до формальностей! Кто эти трое?
– Двое из них награждены орденом Почетного легиона и умеют постоять за себя. Но в моих глазах им веры нет.
– К старости у людей зрение слабеет, господин сержант, – заметил Альфонс Ничейный.
– Постыдились бы валять дурака в присутствии генерала Дюрона!
Генерал Дюрон, с которым якобы расправились туземцы!
Генерал поднял коптящую лампу и поочередно оглядел каждого из нас.
– За что вы получили наказание?
– Я – за то, что, стоя на вахте, отложил ружье в сторону и ждал приближения патруля с сигаретой во рту.
– Все в точности так и было, – подтвердил Потрэн. – Я думал, парень умом повредился.
– Нет. Дело в том, что сестра некоего Франсуа Барре обратилась к нам с письменной просьбой разыскать ее брата. Мы узнали, что он попал в Игори, и решили последовать за ним. Поэтому каждый из нас троих совершил тот или иной служебный проступок, чтобы попасть сюда.
Генерал с каменным лицом уставился на Альфонса.
– Для этого вы закурили на посту… – Он помолчал. Огромная рыжая крыса затаилась в углу хижины, и в тишине было слышно ее дыхание. – И вы тоже? – обратился к нам генерал. – Намеренно напросились в Игори… ради Франсуа Барре?
– Я, например, зарыл в песок ружье, чтобы не отставать от товарища и тоже попасть в Игори.
– А я решил, что если уж наказания все Равно не избежать, то пусть по крайней мере проступок доставит мне удовольствие. Ну, и выбросил своего давнего недруга в окошко, а окно перед этим открывать не стал, и без того все время сквозняки гуляют. Стоит ли говорить, что малый после этого враз захворал.
– Но вовсе не потому, что на сквозняке простудился, – объяснил я генералу. – Просто он осколками стекла и об каменную мостовую поранился.
Генерал не слишком-то вслушивался в наш треп. Тонкая как пергамент кожа на его измученном, исхудалом лице вдруг приобрела теплый, живой оттенок. Глаза странно заблестели. Крепко сжав губы, он сглотнул, словно в горле застрял горький комок.
– Вы знали Франсуа Барре.
– Лично знакомы не были. Его сестра, Ивонна, в письме вкратце изложила суть дела, ну, мы и подумали, вдруг нам удастся напасть на след несчастного юноши.
– И вы специально явились сюда по просьбе незнакомой дамы?
– Дело заинтересовало нас, – ответил Альфонс Ничейный. – К тому же наш девиз: «Не все ли равно, где тебя подстерегает смертельная опасность?»
– Сержант! – обратился к Потрэну генерал. – Как, по-вашему, можно верить тому, что говорят эти трое?
– По мне, так все трое гроша ломаного не стоят, однако следует признать, что проступки свои они совершили сразу же один за другим. Да и чудно это: курить на посту, терять ружье, намеренно хулиганить…
Дюрон по очереди обнял каждого из нас за плечи.
– Надеюсь, рано или поздно вы будете вознаграждены за то, что не остались равнодушными к судьбе незнакомого вам человека.
– К сожалению, – сказал Альфонс Ничейный, – все наши старания оказались напрасными. Несчастный юноша вчера скончался.
Генерал вздрогнул.
– Скончался?… – прошептал он. – Бедный… бедный Франсуа…
– Вы знали его, господин генерал? – дерзнул спросить я.
– Это мой сын, – тихо ответил он.
Глава седьмая
1
Оглушительным кваканьем мириады лягушек распевали свои ночные серенады. Иногда слышались противный скулеж и завывание какого-то неизвестного зверя, а в хижине непрестанно шуршали, скреблись стаи мышей и крыс.
Удушливая вонь, жара, духотища парализовали волю, желание двигаться, жить… На ввалившихся щеках генерала Дюрона лежала печать смерти. Ведь помнится, Франсуа говорил, что Барре – не настоящее его имя, что у его семьи связи в высших военных кругах…
Но кто бы мог подумать, что рядовой легионер, испытавший тысячи невзгод, – сын столь влиятельного человека… Уму непостижимо!
Мы долгое время молчали. Генерал, опустив голову, уставился в пол. Должно быть, с полчаса прошло в тишине, исполненной страдания и скорби. Затем генерал заговорил – изменившимся, сдавленным голосом:
– Восемь лет назад мой сын полюбил девушку… У меня были возражения против его выбора… Я сейчас рассказываю об этом в надежде, что кому-то из вас удастся вырваться, освободиться отсюда. Вы будете знать правду и передадите ее другим, чтобы не возникло никаких искажений и домыслов… Словом, Франсуа тщетно пытался добиться моего согласия и однажды исчез из дома. Лишь теперь выяснилось, что он вступил в Легион под фамилией Барре. Даже очутившись в исправительном лагере Колом-Бешар, он не открыл своего подлинного имени, чтобы не навлекать на меня позор. Годы спустя он написал Ивонне уже из Мансона, а потом вновь исчез. Я давно раскаялся в своем упрямстве – не стоило противиться его женитьбе – и решил отыскать Франсуа и вернуть на родину. Конечно, нам хотелось избежать скандала, поэтому поисками брата занялась моя дочь, официально выступая под фамилией Барре.
– Стало быть, мадемуазель Ивонна Барре… ваша дочь, господин генерал?
– Да. Ее зовут Ивонна Дюрон. И Франсуа, которого теперь не стало, тоже носил фамилию Дюрон…
Он закрыл лицо руками. Мы не решались нарушить молчание. Крокодилы, пытавшиеся вкарабкаться по сваям, с громким плеском шлепались в воду под полом хижины. Когда хор лягушек смолкал хоть на мгновенье, слышалось шуршание древоточцев да плеск волн.
– Неделю назад я узнал, что Ивонна решилась на безумный поступок и пробралась сюда… О Боже!
– Сдается мне, – проговорил Альфонс Ничейный, – против мадемуазель Дюрон не замышляют никаких пакостей, ее держат в качестве заложницы.
– Дай Бог, чтобы это было так… за себя я не опасаюсь. Этот капитан парадоксальным образом способен на проявление человечности. Однажды разрешил дочери повидаться со мной.
– Странный тип, – заметил я.
– Да… – кивнул генерал. – Мне каждый день присылает сигары… Настоящую гаванну…
Хопкинс тотчас отреагировал на его слова: подобрал не докуренную сигару и спрятал в футляр из-под бинокля.
– А вы как попали сюда, господин генерал?
– Я находился с официальным поручением в Амис-Бакаре, когда получил от дочери известие о том, что Франсуа Барре заключен в Игори.
