Испуганная, зачарованная, она пристально вглядывалась в камень, по крохам собирая всю рассудительность, какую могла отыскать, чтобы дать отпор мысли, которая медленно, но верно овладевала ею.
Как мог камень — бесчувственный, неодушевленный кусок камня — приносить несчастье? В этом не было ни капли смысла.
И все же…
Она щипнула подушку и выдернула пушинку.
Что, если миссис Салливэн все-таки была права? Девица-экстрасенс (как же ее звали?) заявила, будто почувствовала в их доме некое влияние, вызывающее беспокойство.
Что, если в этом каким-то образом был виноват камень?
Если одни дома и предметы могли, как намекала Бонни Барнетт (вот как ее звали!) нести на себе благословение, то другие, может быть, несли на себе проклятие?
Потом Энджела припомнила, что говорил ей о языческих религиях Маккей.
И снова нахмурилась, не сводя глаз с камня.
Как же узнать?
Только методом проб и ошибок.
Избавившись от него.
И все же. Скажем, Энджела избавляется от него и неприятности прекращаются. Все равно полной уверенности, что их вызывал камень, у нее не будет.
Или хуже того: вдруг неприятности не прекратятся и после того, как она избавится от камня? Камень был ценной антикварной вещью.
Что, если на самом деле камень оберегал их с Шоном от несчастий, подобно громоотводу отклоняя беду от них самих и переводя на окружающих их людей? Тогда Энджела будет проклята в любом случае — избавится она от камня или нет.
Ситуация была абсурдной.
Энджела схватила «Космополитэн» и принялась судорожно просматривать. Сообразив, что уже читала этот журнал, она запустила им вслед за кроссвордами. И снова поймала себя на том, что рассматривает камень на каминной полке. Вопрос мучил Энджелу, отказываясь уйти. Мог ли быть виноват камень? Как следовало разрешить этот вопрос? Совет специалиста, вот что ей было нужно. Специалиста? Специалист — это кто, черт возьми? Священник? Экстрасенс?
Бонни Барнетт.
Но Бонни вернулась в Орегон.
Может быть, у Стиви Осорио есть ее телефон.
Стиви болтался на борту исследовательского судна где-то в Тихом океане. Должны были быть другие экстрасенсы. Как их найти? Желтые страницы? Черил должна знать.
Когда в комнату вошел Шон, Энджела все еще мучилась из-за камня и не услышала, как подъехала его машина.
Он стоял в дверях и хмурился. Энджела заметила, что его правая щека припухла от новокаина.
— Привет. — Голос был приглушенным. — Что за праздник?
— Ты о чем?
Шон показал на огонь.
— Замерзла?
— Просто захотелось зажечь.
— Просто захотелось зажечь, да? — Нотка раздражения. Дрова стоили недешево.
— Как зуб? — спросила она.
— Сейчас прекрасно. — Он подошел к пышущему жаром камину, подержал над ним руки и обернулся к Энджеле. — Ну?
— Что «ну»?
— Что он сказал?
— Кто?
— Да доктор Спэрлинг же, Господи.
Озадаченный ее рассеянностью Шон нахмурился.
Энджела рассказала о визите к врачу. Шон слушал, глубоко засунув руки в карманы. Под конец он хмыкнул:
— Вот видишь? Что я говорил?
— Знаю, знаю. — Энджела поджала ноги, освобождая мужу место на диване. — Ты был прав. Как всегда.
Но он не сделал попытки сесть и продолжал стоять, внимательно рассматривая ее.
— Тогда в чем дело? — спросил он.
— Ни в чем. Я же тебе сказала. — Энджела удивленно воззрилась на него. — А что?
— Возвращаюсь и вижу, что ты лежишь на диване.
Энджела выглянула в окно. Небо уже почти сплошь затянуло тучами.
— Решила устроить себе свободный вечер, вот и все.
— А, — сказал Шон. — Все ли?
Энджела подумала, что это было сказано с явным сарказмом. Или она попросту приписывала мужу собственные грехи? Она села и спустила ноги на пол, нащупывая туфли. Шон нагнулся, чтобы подобрать разбросанные журналы.
— Что это?
Он явно прекрасно видел все сам.
— Просто журналы.
— Лучшего занятия ты не нашла? — Тон был подчеркнутым. Больше Энджела не сомневалась.
— Но я же сказала. Мне не хотелось работать.
Шон уселся на подлокотник кресла.
— И когда же ты, в таком случае, собираешься закончить сценарий?
Энджела сдвинула брови.
— Наверное, завтра. День или два ничего не меняют, правда?
— Прошло уже больше недели.
— Да что ты? — Намеренно изображая равнодушие, Энджела встала, размышляя, что же случилось с их далеким от педантичности стилем жизни, и пошла на кухню налить себе кофе. Но Шон все равно пришел следом.
— Хочешь кофейку? — спросила она.
Он открыл холодильник, вынул сливки и, захлопывая дверцу, сказал:
— Вейнтрауб говорит, эта лента — его самая большая удача.
— Его самая большая удача? — Энджела недоверчиво обернулась с кружкой в руке.
— Так он сказал. — Теперь Шон усмехался.
Снаружи раздался шум мотора. Хлопнула дверца.
— А это еще кто? — Шон выглянул в кухонное окно. — О Господи. — Он резко втянул воздух.
— Кто там?
— Джерри.
— Стейнберг?
Шон кивнул, пошел к черному ходу и распахнул дверь, приветствуя приятеля.
— Ты глянь, кто к нам пожаловал! Ах, чертов сын!
Джерри выглядел исхудавшим, бледным и слегка прихрамывал при ходьбе. Он приехал на новом красном МГ.
Они встретили его за порогом кухни и по очереди обняли, смеясь. Энджела заметила, что на переносице и на верхней губе у Джерри остались шрамы.
Они перешли в гостиную. Шон подбросил дров в огонь. Джерри сел в кресло. Энджела принесла кружку кофе и хрустящее шоколадное печенье, которое пекла сама. Все это она поставила на столик и села на диван.
