характерный дискомфорт.
Проблемы каждого человека – самые важные, не так ли? Вот и у Эмиля в данный момент своя проблема – мокрый подгузник: моча щиплет попку и промежность. Не усмехайтесь: вы тоже через это прошли. И может статься, что со временем вам это еще раз предстоит испытать.
VIII
Весна вступает в свои права, уже птицы щебечут и клюют крошки во дворе дома на улице Сены, распускаются нежно-зеленые листочки на диком винограде.
Выступления в Милане были встречены критикой на ура, и известный парижский концертный зал дает добро импресарио Рафаэля Лепажа на его сольный концерт в апреле.
На фоне публичного успеха Рафаэлю еще труднее смириться с трудностями в частной жизни. В нем взыграл волюнтаризм: он фотографирует жену и сына и посылает матери в Бургундию самые удачные снимки (в первую очередь тот, единственный, на котором Саффи улыбается).
Все
Они не занимались любовью с первых недель ее беременности. Рафаэль не спешит. Он обнимает ее ночами, пытаясь успокоить, приручить, расположить к себе. Ласковы его руки, ласковы слова, и наконец он овладевает ею так нежно, что сам едва не плачет. А она – покорна. Только покорна и не более. Она опять лежит без сна рядом с ним, как до этого лежала без сна в библиотеке. Когда они занимаются любовью, она остается в ночной сорочке, пряча отвратительный оскал на животе. А так – снова предоставляет ему свое тело. Принимает его, как и раньше – рассеянно. Улыбается, разговаривает, но за ее улыбкой, за ее словами – ее нет.
Вот таким образом, надо признать, не блестяще, обстоят дела в семействе Лепажей к дню большого сольного концерта Рафаэля в середине апреля. И в этот-то день изменится все.
Около десяти утра Рафаэль репетирует на басовой флейте пьесу, которую собирается исполнить на бис. Он преподнесет своеобразный подарок публике, неожиданно сменив инструмент: даст вволю насладиться виртуозностью и чистотой звука Луи Лота, а под занавес сыграет на своей “Рэндалл Карт” мелодию медленную и задумчивую… после чего слушателям останется только молча встать и разойтись, не аплодируя, чтобы сохранить в себе дивные звуки его музыки.
И вот посреди пьесы басовая флейта Рафаэля издает безобразно фальшивый звук.
– А, черт!
Досадливо поморщившись, Рафаэль прекращает игру. Он знает, в чем дело: когда указательный палец его левой руки отпускает клапан “до”, клапан западает и вместо нужного “до-диез” звучит еще одно вымученно-хриплое “до”. Вечное слабое место этой флейты: как привычный вывих у старушки, периодически подворачивающей левую лодыжку; выход один – обратиться к специалисту.
Можно было бы, конечно, вообще отказаться от этого номера – в программе пьеса не записана, – но его это бесит. Уж если Рафаэль что-то задумал, пусть даже об этом знает он один, – он не терпит осечек. К тому же, как мы убедились, дух волюнтаризма в нем сейчас особенно силен.
И вдруг до него доходит, что можно одним ударом убить двух зайцев: пусть флейту в починку отнесет Саффи. Мастер живет в Маре, на улице Сицилийского Короля – не очень далеко, она может отправиться пешком, с Эмилем в коляске. Погода хорошая, прогулка пойдет ей на пользу… да, решительно, идея ему нравится.
Сделать два дела разом – как это похоже на Рафаэля.
Бедняга.
Коляска ждет внизу у привратницкой. Огромный, черный, неподъемный агрегат. Саффи кладет туда безмолвный живой сверток. Спрятанная под одеялом в ногах Эмиля басовая флейта занимает больше места, чем он сам.
Женщина с коляской удаляется в сторону реки. Саффи еще не гуляла с Эмилем дальше рынка на улице Бюси. Сегодня предстоит целая экспедиция: Рафаэль нарисовал ей план. Надо спуститься по улице Сены и через арку Академии выйти на мост Искусств. Очень живописный пешеходный мостик, между прочим, самый красивый в Париже; здесь можно увидеть слепого аккордеониста или шарманщика с обезьянкой на плече, здесь художники в беретах и блузах сидят перед мольбертами, рисуя Новый мост, зеленеющую оконечность острова Сите – и даже, на заднем плане, башни собора Парижской Богоматери…
Саффи шагает как автомат сквозь этот теплый, этот дурманящий весенний день. Замкнувшись каждый в коконе своего молчания, мать и сын одинаково равнодушны к окружающей их красоте. Вот встают перед их глазами величественная громада Лувра и готический фасад (филигранный даже под слоем грязи) церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа; Саффи не видит их. Она сверяется с планом – развернутый, он лежит на одеяле Эмиля. Сворачивает направо. Идет вдоль Сены: лодки, баржи, рыболовы, скамейки, парочки, такие же мамаши с колясками… она смотрит сквозь все.
Эмиль проснулся, его глаза устремлены на лицо матери, но она об этом не знает. Она сверяется с планом.
Не поднимает глаз у площади Ратуши на огромные песчаные горы цементного завода Морийон-Корволь, не видит, как катается с них окрестная детвора. Не удостаивает взглядом и саму ратушу – башенки, статуи, фонтаны, сине-бело-красные флаги. Ей ни о чем не говорят имена и исторические события, давшие названия улицам, по которым она продолжает свой путь: Пон-Луи-Филипп, Вьей-дю-Тампль, Сицилийского Короля – для нее это просто названия, и все. Ей нужно только удостовериться – верно, сюда, – и свернуть – налево, направо.
Теперь, с каждым ее поворотом, город все больше мрачнеет. Черные от копоти фасады, заколоченные витрины, пузатые дома с подпорками. Улицы здесь поуже, движение оживленнее, чем в квартале Одеон: всевозможные колымаги, от самосвалов до ручных тележек, спорят за место на проезжей части… Улица кишит и гомонит так, что уши закладывает. Детский визг, урчание и стук моторов, повторяющиеся на одной ноте выкрики уличных торговцев… ну и гвалт стоит… а уж запахи: терпкие, острые, крепкие, непривычные… А что же Саффи – ей здесь не по себе или хотя бы любопытно? Ничего подобного: она выполняет задание, следует инструкциям мужа, ищет адрес, нужный номер дома на улице Сицилийского Короля, даже не замечая, в какое кипящее варево окунулась. Вот, в глубине двора, стеклянная дверь с табличкой “Ремонт духовых инструментов” – она стучит. Открой она глаза, увидела бы, что стена тоже стеклянная, что за ней мастерская, а в витрине… Но коль скоро она постучала, ей открывают. Неловко толкая перед собой коляску, Саффи входит внутрь.
Хоть стена и стеклянная, в мастерской темнее, чем во дворе, и в первую минуту она видит только тени. Большая тень обходит коляску, чтобы закрыть дверь за ее спиной.
Свое задание Саффи знает назубок. Старательно чеканя слова, она выпаливает домашнюю заготовку:
– Здравствуйте, месье, я жена флейтиста Рафаэля Лепажа, он извиняется, что не смог прийти сам, у него концерт сегодня вечером, и дело очень срочное, его флейта… басовая… басовая флейта не в порядке, он все написал, у меня записка для вас, она здесь, в…
Саффи тянется к одеялу Эмиля, но голос незнакомца останавливает на полпути ее руку:
– Э-эй! Та-та-та-та-та! Стоп! Ни с места!
Саффи застывает. Она даже не удивлена. Так оно всегда и бывает, надо ожидать только худшего. Руки ее опускаются, глаза зажмуриваются – делайте что хотите. Она спряталась в самый дальний уголок себя самой.
Мужчина смеется. Но не злобно. Совсем наоборот – смущенно. Он не ждал такой реакции на свою шутку.
– Я извиняюсь, – говорит он. – Я пошутил. Неудачно пошутил. Знаете, в Алжире часто бывает, что мамаши носят бомбы вместо младенцев – под платьями, в корзинах… Ну я и ляпнул, так, для смеха. Я напугал вас. Простите. Здравствуйте, мадам Лепаж. Простите меня. Я знаю вашего мужа. Он замечательный музыкант. Покажите мне инструмент. Простите, ладно? Андраш, – представляется он, протягивая руку.
