столовую.
Это была большая комната в старинном стиле, с высоким потолком, широкими окнами, с огромным зеркалом над камином и обитой красным плюшем мебелью. Вынув из шкатулки на столе сигару, он сел в огромное кресло. Ноги его покоились в квадратном пятне позднего утреннего солнца, а дым сигары, подплывая к солнечному лучу, внезапно становился густым и плотным. Нед нахмурился и, вынув сигару, стал покусывать ногти.
В дверь постучали. Он настороженно выпрямился.
– Войдите!
Вошел официант в белой куртке.
– А, это вы! – протянул Нед разочарованно и опять откинулся на красный плюш кресла.
Официант прошел в спальню, вышел оттуда с подносом грязной посуды и удалился. Нед швырнул окурок в камин и направился в ванную. Когда он вымылся, побрился и оделся, его походка обрела обычную живость, а лицо посвежело.
VI
Было около полудня, когда Нед Бомонт, пройдя восемь кварталов, подошел к бледно-серому многоквартирному дому на Линк-стрит. Нажав кнопку, он подождал, пока щелкнет дверной замок, вошел в вестибюль и поднялся лифтом на седьмой этаж.
Он позвонил в шестьсот одиннадцатую квартиру. Дверь тут же распахнулась. На пороге стояла миниатюрная девушка лет девятнадцати с темными сердитыми глазами и бледным сердитым лицом.
– Привет! – она улыбнулась и приветливо махнула рукой, как бы извиняясь. Голос у нее был тонкий и пронзительный. Она была в меховой шубке, без шляпы. Коротко остриженные блестящие волосы черным шлемом лежали на ее круглой головке. В ушах девушки поблескивали сердоликовые сережки. Она отступила назад, пропуская его в прихожую.
– А Берни уже встал? – спросил Нед, входя.
Ее лицо снова исказила злоба.
– Грязный ублюдок! – взвизгнула она.
Нед, не оборачиваясь, захлопнул за собой дверь.
Девушка подошла к нему, схватила его за руки и начала' их трясти.
– Знаешь, что я сделала ради этого подонка? – кричала она. – Я ушла из дома! Да еще из какого дома! Ушла от матери, от отца, который считал меня непорочной девой Марией! Они предупреждали меня, что он мерзавец. Все мне это говорили и были правы, а я, дура, не слушала. Теперь-то я знаю, что он такое. Он... – дальше пошли визгливые непристойности.
Нед, не двигаясь с места, угрюмо слушал девушку. Глаза у него стали совершенно больные. Когда, запыхавшись, она на секунду умолкла, он спросил:
– Так что же он сделал?
– Сделал? Он сбежал от меня, чтоб... – Конец фразы был нецензурным.
Нед дернулся. Он заставил себя улыбнуться, но улыбка получилась какая-то вымученная.
– Он ничего не просил передать мне?
Девушка лязгнула зубами и приблизилась к нему вплотную. Глаза ее округлились.
– Он вам что-нибудь должен?
– Я выиграл... – Он кашлянул. – Вчера в четвертом заезде я выиграл три тысячи двести долларов.
Она презрительно засмеялась.
– Попробуйте получить их теперь! Вот! – она протянула к нему руки. На левом мизинце блестело кольцо из сердолика. – И вот, – она потрогала свои сердоликовые сережки, – вот все, что он мне оставил! Из всех моих драгоценностей! Да и то потому, что они были на мне.
– И когда же это случилось? – спросил Нед странным, чужим голосом.
– Вчера вечером, хотя обнаружила я это только утром. Но вы не думайте, этот сукин сын еще пожалеет, что встретился со мной! – Она засунула руки за корсаж и поднесла к лицу Неда три смятые бумажки. Он потянулся было за ними, но она отдернула руку и шагнула назад.
Нед пожевал губами и опустил руку.
– Вы читали сегодня в газете о Тейлоре Генри? – спросила она возбужденно.
– Да. – Хотя Нед ответил довольно спокойно, его грудь бурно вздымалась.
– Знаете, что это? – Она опять протянула ему мятые бумажки.
Нед отрицательно покачал головой. Глаза его сузились и заблестели.
– Это долговые расписки Тейлора Генри, – заявила она торжествующе. – На тысячу двести долларов.
Нед хотел было что-то сказать, но сдержался, а когда наконец заговорил, его голос звучал совершенно бесстрастно:
– Теперь, когда он мертв, они не стоят ни черта.
Она снова сунула бумажки за корсаж и совсем близко подошла к нему.
– Слушайте, – сказала она, – они никогда ни черта не стоили. Поэтому он и мертв.
