скорее привыкли к мысли о Жертве. Без этой мысли в нас останется пустота, которую нечем заполнить.
Сосредоточенно хмурясь, в свой черед Дайк начал отвечать на все сразу:
– Я попросил Итвару рассказать мне про книги, до которых я не дошел. Он пересказал мне все самое основное и общее и посоветовал, какие главы мне стоит прочитать самому. Небожители должны знать, что Жертва, возможно, вымысел: просто подтасовка из отдельных строк, которые вырваны из разных мест Свода. Каждый должен понимать выбор, который он делает. Со слов тиресов большинство верит, что явление Жертвы обязательно, как восход солнца: вот ложь, на которой построена Сатра. Вы обещаете остальным то, за что не можете отвечать, и не предупреждаете их об этом.
– Ты выбьешь землю из-под ног простых небожителей, если оставишь им такой выбор, – вмешался Сатвама.
– Я уже слышал, – ответил Дайк. – Ты сказал: вера в Жертву сдерживает вас, если Жертва не придет, можно все. Но право сдерживать и право решать, что можно, – сейчас это присвоили тиресы. А небожители умирают от мора, голода и от рук друг друга – «умирают от Сатры»!
– И им нужно хотя бы посмертие, – напомнил Сатвама.
– Если Жертва не придет, – сдвинул брови Дайк, – тогда вы обманываете не только живых, но и мертвых.
– Ты хочешь разрушить все, что у нас есть.
– Что разрушить – руины? – Дайк отвернулся. – Я хочу строить.
Сатвама недоверчиво усмехнулся:
– Я вижу, Сияющий. Ты задумал сделать не важным для небожителей все, о чем сейчас учат тиресы. Тогда ты останешься единственным. Но помни, Дайк, этому не бывать.
– Ты и впрямь думаешь, что мне нужна власть над Сатрой? – переспросил Дайк.
Сатвама, помедлив, ответил:
– Должно быть, нет… Но в конце концов все равно получится так.
Гвендис шила при двух светильниках, разложив вокруг себя катушки и ткань. Дайк присел на скамью у стены, боясь в полумраке и в тесноте опрокинуть светильник или задеть шитье.
– Я виделся с Дварной. Погрозил ему с глазу на глаз, чтобы он не трогал Адатту. Дварна сказал, что и сам не собирался мстить, потому что парень не стоит этого.
– Мне кажется, он все-таки побоялся тебя, – подняла взгляд от шитья Гвендис.
Дайк в раздумье потер нахмуренный лоб:
– Мне тоже… Не похоже, что Дварна станет прощать, пускай даже и из презрения. Ну да впрочем, ну его… Завтра я выйду на площадь как тирес Сияющий и брошу клич заново строить Сатру. Подходит «очистительная неделя», – продолжал Дайк. – Твоя правда, Гвендис: они сводят себя с ума, от каждой такой недели все свихнутся еще больше. Надо, чтоб не было этого, а то чем дальше, тем тут будет хуже.
Гвендис закончила шить и отложила готовую рубашку. Она сшила ее для Тимены, который пришел из зарослей в негодном рванье. Впрочем, Тимену теперь все называли Гроной.
Дайк осторожно пересел на кровать, чтобы быть ближе к Гвендис. Глухая тоска Сатры охватывала порой и его. Он представлял себе большой ветхий дом и запущенный сад, который своими руками приводил в порядок, служа садовником у любимой. Если бы не сияние и надежда вернуть себе память, не занесло бы его в Сатру. Он был бы мужем Гвендис и занимался каким-нибудь ремеслом. А теперь он – неизвестно кто: может, и впрямь Дасава Санейяти, о чем пошла в Сатре молва.
Уставшая за день Гвендис прислонилась виском к его плечу. Приникнув щекой к ее волосам, Дайк сказал:
– Ты рядом – и все будто бы не так тяжко.
– И мне, – спокойно ответила она.
– Что-нибудь есть хуже, чем нам с тобой расстаться? – спросил Дайк. – Я думаю, нет. А ты сама знаешь что-нибудь такое?
Гвендис чуть-чуть покачала головой:
– И я не знаю.
– Давай не расставаться, Гвендис? – тихо произнес Дайк. – Раз ничего нет хуже этого, то какая разница, небожитель я или нет и как все сложится дальше? Давай все равно не расставаться…
На широкой площади белели нагромождения присыпанных снегом плит – руины неизвестных древних построек. В одном месте возвышалось полукольцо обломанных колонн. Вокруг лежал разрушенный временем город.
Вместе с Дайком на площадь пришли Сполох, Адатта и Тимена. Уже здесь к ним присоединился Итвара Учтивый. Эйонна собралась в гости к Гвендис: они вместе решили подождать, когда вернутся мужчины.
В последнюю минуту Итвара осмелился поддержать Дайка и помочь ему подтвердить словами писаний, что задуманное им дело не противоречит духу высшей истины.
– Все споры бесконечны, – шепнул Итвара Дайку. – Будем держаться за свое. Доказать ничего не докажем, но и не уступим. – Он насмешливо улыбнулся.
Под мышкой Итвара принес тяжелую стопку свитков и книг. Сполох протянул руки:
– Дай мне, а то разроняешь.
Итвара, покрепче сжав свою драгоценную ношу, торопливо заверил:
– Нет, нет, я сам!
Тьор не пошел на площадь. Языка небожителей он так толком и не выучил, в спорах тиресов не было для него ничего интересного. Небожитель Геда тоже остался с ним. Великан заканчивал отделку каменного «стола». Геда шлифовал плиты для будущих столбов. На негодных обломках он и сам уже пробовал высекать первые черты будущих орнаментов. У Геды не только не было великанской силы – он вообще никогда не слыл силачом. Работа ваятеля стала для него настоящей пыткой, он еле ноги таскал и изранил себе все руки. Но Геда уже знал: он ни за что, пока жив, не бросит это дело.
Молодой небожитель успел понять, что Тьор – стьямма, что-то вроде человека. Но Геде это было уже все равно. Если чтобы научиться работать с камнем, нужно оскверниться, он готов был платить такую цену. Геда расспрашивал Тьора об Обитаемом мире, о хребте Альтстриккен и поселении Скьодафьолле, но никому, даже Адатте, не передавал того, что слышал.
На площадь понемногу стекался народ. Итвара попросил бывших приверженцев разнести по Сатре весть, что Сияющий хочет рассказать о своем учении. Весть вмиг облетела все улицы города: небожителям хотелось узнать, что на уме у необыкновенного тиреса. Толпа становилась все гуще. Явились влиятельные тиресы: Тесайя, Сатвама, Дварна. Начинающий терять вес, но все еще не одинокий Одаса угрюмо стоял в кругу своих, скрестив на груди руки.
Наконец Дайк помахал рукой, что начинает. Настала тишина. Дайк набрал в грудь побольше воздуха…
Он говорил все то же, что уже говаривал то Сатваме, то Гвендис, то Итваре Учтивому. Он повторял:
– Вы, свободные небожители, скоро вымрете совсем. У вас нет любви, откуда же взяться детям? Чтобы отделаться от желания, вы ходите к утешительницам, которые знают науку не зачинать. Посмотришь – можно подумать, в Сатре живут одни мужчины. Все устроено по-ихнему и для них. Ваши жены целый день за работой, взаперти, грустны, и вас не тянет друг к другу. Вы видитесь только тогда, когда вынудит похоть, а женщины всегда принимают вас – чужих им – через силу. Все потому, что у вас нет любви, вы даже не поняли, о чем повествует Светоч! – говорил Дайк.
В толпе то расходился приглушенный ропот, как расходятся круги по воде от брошенного камня, то снова повисала тишина. Дайк продолжал, стараясь, чтобы его было слышно подальше.
– Нельзя пить гнилую воду и нельзя есть испорченную пищу; точно так же нельзя жить по законам, которые приводят к болезням, – повторил он запомнившиеся ему когда-то слова Гвендис. – В вас угасают силы. Вас мучает тоска, то болит душа, то охватывает ярость… Рабам и то лучше, потому что они пьют дикий корень… я хотел сказать – дейяваду, – и умирают скорее, но зато глушат в себе тоску и любят своих женщин, с которыми рядом работают. Пока дейявада не разрушит их тело, они здоровее вас, потому что бьются за эту Сатру с мотыгами, лопатами и косами в руках. Вот почему они населяют Сатру, хотя умирают чаще вас, и вам даже приходится самим убивать «лишних».
