тебя заботит ее судьба…
– Гвендис! – Дайк с изумленной и радостной улыбкой смотрел на нее. – Это правда? Ты считаешь себя моей женой? Ты согласна, ты больше не отказываешься и не просишь меня подождать?!
Она взяла его голову в свои руки, заглянула в глаза.
– Ты сам говорил: самое худшее – это нам расстаться друг с другом.
На улице то затихал, то возобновлялся неясный шум, пока звуки совсем не стихли: наступала ночь. Светильник тускло мерцал в жарко натопленной каморке. Дайк обнял Гвендис, и теперь они оба сидели неподвижно, склонив головы. Женщина пошевелилась, села с ногами на кровать.
– Больше не будем ни о чем жалеть, – сказала Гвендис. – Отпусти Тьора и Сполоха, они не должны за нас отвечать.
Дайк видел, как огонек светильника отражается в глубине ее глаз. Она смотрела ласково и спокойно, и казалось, от самих глаз исходит мягкое мерцание. Лицо Гвендис было совсем близко, она говорила тихо. Дайк только кивнул, что исполнит ее слова. Их губы сблизились, и через несколько мгновений Гвендис потушила светильник.
В полутемном зале собрались на обед. Приготовившись держать в доме осаду, друзья Сияющего не выходили на улицу. Лишь сам Дайк принес воды из ближайшего к дому колодца.
Особых запасов у Дайка не было, поэтому уже сейчас обед вышел более чем скудный.
Сполох и Тьор не захотели уходить в заросли и бежать из Сатры одни. Упрямый Тьор не желал бросать недостроенный «каменный круг»: до весны он намеревался успеть поставить вокруг стола хотя бы три каменных столба, тогда можно было считать, что он достаточно почтил бесхозно брошенный небожителями камень. Вдобавок великан еще мало чему научил Геду, да и покидать в трудную минуту Дайка и Гвендис, с которыми они вместе делили дорожный хлеб, было ему не по сердцу.
Тем более не собирался уходить Сполох. Парень из Козьего Ручья успел сдружиться с Тименой и был с ним заодно. Вдобавок по неизвестным причинам дружбу и уважение Сполоха приобрел Итвара. Было непонятно, чем впечатлил его бывший тирес, но Сполох все время старался ему услужить. Иначе говоря, парень не собирался спасаться в одиночку.
Гвендис и Эйонна разливали по чашкам травник. Тимена устроился в самом углу стола, при тусклом свете очага и пары чадящих светильников его почти не было видно. Только иногда пламя выхватывало из темноты острое лицо со стиснутыми губами.
– Да лучше бы, – мрачно сказал он, – мы сами напали на них. Что мы сидим? Устроим им тоже «очистительную неделю».
– И я так думаю, – поддержал Адатта. – Пройтись по домам тиресов… Да за них же и драться некому. Настоящих «верных» у каждого горстка, остальные сразу разбегутся.
Дайк молчал, подпирая рукой нахмуренный лоб.
– Ты что, жалеешь тиресов? А они кого-нибудь жалели? – спросил Тимена. – Не будет их – против тебя никто не пойдет. Ты победил, почему ты мешкаешь? Сейчас бы вся Сатра тебя послушалась, если бы тиресов… – Он сделал жест, как будто перерезает себе горло.
Гвендис тревожно посмотрела на него и на Дайка. Эйонна сидела рядом с мрачным Итварой, взяв его руку в свои, и успокаивающе гладила ему пальцы.
– Грона и Адатта правы, – вдруг тихо сказал Учтивый. – Сейчас ты можешь взять власть и начать строить.
Дайк молчал. Ему припомнились слова Дварны: «Большинство „верных“ своим вождям не верны…» Юный Адатта прав: если обойти дома тиресов, свести на них небесный огонь, а сопротивляющихся добить мечами, вся Сатра малой кровью окажется в руках Сияющего…
Дайк закусил губу. Кто такой Дэва? Пришелец, у которого почти нет приверженцев. Вся его сила – в сиянии, в умении сводить небесный огонь. Он мог бы стать царем Сатры, но как бы он царствовал? Мечом и молнией согнал народ на строительство? Казнил новых тиресов, которые попытались бы заявить о своих учениях? Он, Дэва, обязан будет стать сказочным змеем, способным испепелить Сатру: у него нет верной дружины, а если он насильно или посулами сколотит ее, то хотя бы она должна бояться его и слепо выполнять его волю. Почему слепо? Да потому: все, что принес Дэва в Сатру, Сатре странно и чуждо. Будь у него хотя бы год-два, появились бы и «верные» Дэвасатры, но сейчас его до конца не принимает никто, даже вольнодумец Итвара, боящийся выходить за Стену.
А что делать с Жертвой? Что делать со Сводом и его толкованиями? Из них будут опять и опять выходить учения, в которых Дэва предстанет кровавым нечестивцем, предателем Сатры Дасавой Санейяти. И хорошие, смелые ребята, такие же, как Адатта и Тимена, станут мечтать освободить от этого захватчика свою землю…
– Невозможно, чтобы один небожитель насильно навязал свой путь всей Сатре, – ответил своим спутникам Дайк. – Если я так сделаю, в будущем про каждого, кто позовет других на строительство, будут говорить: вот этот тоже кровью все зальет! Я тирес, я и буду как тиресы – говорить на площади, собирать свою Дэвасатру.
Дайк помирился с тиресами.
Тесайя напомнил ему: «Сатвама и Дварна терпеть не могут друг друга, Одаса не доверяет никому. Из-за слишком сильного рвения в поисках истины, бывает, и наши сторонники устраивают между собой побоища. Ты должен был знать, что это может случиться, когда шел на площадь».
Великан Тьор снова вернулся к своему «каменному кругу». Но «стол» был загрязнен и облит помоями. Сломать его погромщикам не хватило сил, хотя местами узор оказался поврежден, а гладко отшлифованную «столешницу» испещрили выбоины и царапины.
Геда тихонько подошел сзади, робко окидывая взглядом поникшие плечи ваятеля. Тьору казалось, его работой в Сатре все любуются. А вместо этого кто-то выплеснул нечистоты на тот самый узор, которым Льода украсила подол и рукава рубахи своего жениха, а он потом повторил в камне.
– Я сейчас принесу воды и все вымою, – пообещал Геда.
Чтобы больше не смотреть на поникшего Тьора, он бегом кинулся домой за ведром и к колодцу.
Сполох и Тимена в это время отправились навестить бродяг в потаенной землянке в зарослях. Сперва они свернули на озеро. Косматый пес, которому Сполох дал кличку Серый, совсем истосковался один. Он ждал хозяина на окраине городских развалин. Стоило Сполоху появиться, как пес кинулся к нему навстречу с тонким радостным повизгиванием, словно щенок. Положив человеку на плечи тяжелые лапы, Серый укоризненно и любовно заглянул ему в глаза.
На озере Сполох расширил топором замерзшую было прорубь и, поставив вершу, отправился во владения старухи Геденны. Мокрый снег подтаял, наступила оттепель. Из землянки на окрик Сполоха вышел старый бродяга, завернулся в рваный плащ, прошел, волоча ноги, мимо и сел на кучу хвороста возле костра.
Геденна приветливо встретила гостей, налила обоим похлебки из кореньев. Сполох обещал поделиться рыбой, когда подойдет пора проверять вершу. Тимена разговаривал со старухой: он хотел, чтобы бродяги теперь поселились в имении Гроны, Сияющий не даст их в обиду.
Но Геденна качала головой:
– Нет, Грона. Погодим. Что-то не верится мне в твоего Сияющего…
Около Сполоха, навострив уши, неподвижно сидел Серый. Казалось, пес тоже вслушивается в разговоры и раздумывает о чем-то.
Когда Тимена и Сполох собрались уходить, пес побежал за ними. Они дошли до развалин, где Серый обычно отставал. Но на этот раз с угрюмой решимостью пес потрусил вместе со Сполохом в город.
По Сатре о Сияющем поползли злые слухи. Любое слово из дома Тесайи или Сатвамы долетало до самых отдаленных улиц города и повторялось в домах тех, кто сам не ходил ни к одному тиресу. Даже по окраинам, по глухим имениям прокатилась молва. По требованию Сияющего отменили «очистительную неделю», теперь рабы расплодятся и заполонят Сатру; некому будет защитить мирных жителей от таких, как Элеса, и всех перебьют; Дэва сделает так, что Жертва разгневается и не придет. Простые небожители, сидя зимними вечерами у очагов, в страхе думали о грядущих бедствиях.
Откуда-то становилось известно, что Сияющий – лжец, которому нельзя доверять, он бесчестен и в душе понимает, что сам недостоин съесть частицу Жертвы и в будущем обрести спасение. Из-за этого он якобы и хочет, чтобы все осквернились: раз ему погибать – то пусть и другие. Он – Дасава, бежавший из
