на Средиземное море. Вам нравится Карро?
– Да, очень… Если бы я осмелился…
Едва она произнесла название Карро, как ощутила терпкий аромат водорослей на скалах Арнетта, захлестываемых зелеными пенистыми волнами.
– Если б я осмелился, я предложил бы вам съездить в Карро в ближайшие дни.
– В воскресенье, если хотите… Надеюсь, муж будет свободен и поедет с нами.
– Мне бы очень хотелось.
Мари и Ксавье в равной мере совершенно искренни. Иногда лжешь самому себе, чтобы считать, что твоя совесть чиста.
«Вот ваша подруга умеет жить!» Жизель и Мари смеются над шутками двух марсельских студентов, приехавших на каникулы в Круа-Сент.
Все четверо познакомились в Гранд-Юи на качелях, с бешеной скоростью вертящихся вокруг оси.
Сейчас они сидят в автомобильчиках «автодрома» – Мари с дружком напротив Жизели и ее парня. На предельной скорости следящая штанга вибрирует, завывает ветер, серый тент падает – и автодром внезапно оглашают испуганные крики и истерический смех. Молодой человек, которому Мари доверчиво дала руку, едва тент погружает их в полутьму, торопится воспользоваться подвернувшимся случаем. Мари его отталкивает. Когда тент поднимается вновь и автокары замедляют бег, он кивает на Жизель, прильнувшую к своему спутнику:
– Вот ваша подруга умеет жить.
С седьмого этажа, где живет Ксавье, спускается лифт. Его слегка раскачивает в шахте. Но не так, как карусель… Им было семнадцать. Жизель позволяла все. Мари же всегда была недотрогой.
Покатавшись в автомобильчиках, они пошли в лабиринт – и движущийся тротуар увлек их в темноту, населенную веселыми призраками, которые взмахивали, крыльями, вздыхали, шаловливо хватали за руки. Жизель хохотала до упаду и с визгом бросалась парню в объятия. Сопротивление Мари на какую-то минутку ослабло, но она тут же взбунтовалась. Молодой человек ей не был противен, однако природная стыдливость и боязнь потерять себя взяли верх.
Конец дня прошел уныло. Студент – кавалер Мари – под каким-то предлогом улизнул. И Мари провела вечер как нельзя более глупо: глядела, как Жизель и ее молодой человек распаляют друг друга. Их роман, украшенный бесконечными выдумками и капризами Жизель, продолжался все студенческие каникулы.
И пока машина Мари, как и прочие, едва-едва ползет по мосту Феррьер, в голове ее кружатся карусели. Да, уж она-то прекрасно знает, что Жизель бы не устояла, уж она-то эти нежные, тихие отношения быстро превратила бы в горячечный приступ страсти.
На пороге своей квартиры Ксавье протянул Мари руки. Она притворилась, будто не видит этого жеста. Она все еще страшится прикосновений. Бежит от себя. Пытается себя обмануть. Она даже и в мыслях не хочет поддаться любопытству, опасаясь, что оно слишком далеко ее заведет.
Карусели кружатся, как и машины, из которых одни сворачивают с моста налево, к шоссе на Фос и на Пор-де-Бук, другие – направо, к городскому саду и пляжу, покрытому водорослями, почерневшими от дегтя и нефтяных отбросов.
Ксавье и Мари стояли лицом к лицу, в метре друг от друга, и это расстояние разъединяло и объединяло их. Они очнулись одновременно. Мари подтолкнула детей к кабине лифта. Ксавье закрыл дверь квартиры.
Мотороллер мерно катит вдоль самой обочины. Луи обдувает ветром от обгоняющих его машин. Свет встречных фар вырывает его из мрака. Сегодня вечером он опять не сумел отказаться от партии в карты.
Когда он приезжает домой, кадры тележурнала бегут по экрану, перед которым уже сидят Мари и Симона. Жан-Жак читает на кухне. Он едва поднимает голову, когда входит отец.
– Здравствуй, пап, – громко поздоровалась Симона.
Мари промолчала. Прибор Луи стоит на столе.
– Наверное, еще не остыло, – сказала Мари. – Положи себе сам.
Он садится и принимается есть.
– Ма, а ма, – кричит Жан-Жак, – знаешь, как бы тебя звали в древнем Риме?
– Нет…
– Матрона…
– Очень мило!
– Слушай, слушай. Гражданское состояние женщины, в обязанность которой входило выйти замуж и родить детей, обозначалось так: puella – девочка, virgo – девушка, uxor – жена, matrona – мать семейства…
– Ладно, я матрона.
– Нет… Слушай дальше: в принципе женщине отводится второстепенная роль. Она уходит из-под власти отца, чтобы оказаться во власти мужа, такого же строгого к ней, как и к своим, большей частью многочисленным, детям. И все-таки мать семейства – mater familias, matrona – почитается, как хранительница семейного очага. И хоть в законе это и не было оговорено, ее влияние на всякие постановления о семье начало сказываться в Риме очень рано.
– А папа, кто он? – спрашивает Симона.
– Погоди: puer – с семи лет до семнадцати, это я, adulescens – с семнадцати до тридцати, juvenis – с тридцати до сорока шести, senior – с сорока шести до шестидесяти… Он – juvenis…
Разговор Жан-Жака с Мари, налагаясь на голос комментатора, монотонно перечисляющего цифры, напоминает игру в чехарду – одна фраза перепрыгивает через другую. Луи уже не понимает, что же он слышит – слова, похожие на непонятный ему ребус, которые читает сын, или голос из телевизора. Луи уже забыл, что собирался сегодня приласкать Мари, – ему хочется одного: уйти к себе в спальню, закрыть дверь, уснуть и не слышать домашнего шума, грохота стройки, не ощущать головной боли, словно молотом бьющей в виски. Ему уже окончательно ясно – он в своем доме чужой.
– Как ты думаешь, Жан-Жак, Фидель Кастро прочел все свои книги, а? – спрашивает Симона.
– Еще бы… Ведь он такой умный.
Луи улавливает имя Фиделя Кастро, но не понимает, что под ним кроется.
– При чем тут Фидель Кастро?
– Это мой прошлогодний учитель. Мы ходили к нему днем в гости.
– Кто вы?
– Все: мама, Симона, Ив, я…
– Что ты болтаешь?
– Кстати, – вмешивается Мари, не двигаясь с места, – чем ты занят в воскресенье?
– Ты же знаешь, работаю в Жиньяке.
– А освободиться бы ты не смог?
– Нет. Надо закончить до дождей. А в чем дело?
– Ты бы с нами поехал.
– Куда это?
– В Карро, с учителем Жан-Жака.
– Мы его прозвали Фидель Кастро, потому что у него борода, – объясняет Симона.
– С кем, с кем?
– С учителем Жан-Жака. Мы встретили его в Куронне. Он подарил малышу эту книгу.
– И ты была у него дома?
– Да, с ребятами.
Треск позывных наполняет квартиру. Рев голосов сливается с криками толпы, размахивающей на экране плакатами: «Давай, Дакс…»
– Алло, вы меня слышите, говорит Сент-Аман.
Жан-Жак сел рядом с матерью и сестрой.
– Что все это значит? – спрашивает Луи.
– Это финал футбольного междугородного матча, – отвечает Жан-Жак. – Дакс против Сент-Амана.
– Да, нет, Мари, что за учитель, объясни-ка.
