– Луи, перегородка готова, – кричит алжирец из соседней комнаты. – Что делать дальше?
– Как обычно. Наносите отделочный слой.
– Слушаюсь, начальник!
Луи уже невмоготу – хочется бросить все к чертям собачьим.
Я сажусь на мотороллер. Заявляюсь домой. Мари дома. Я с ней объясняюсь.
И подумать только, что эту бабу из истории старого господина звали Мари, и скульптура изображает эту Мари… Она не из мрамора. Из гипса – уж в этом, будьте уверены, я разбираюсь… Архитектор сказал, что слепок неважный и относится к середине прошлого века. Еще он сказал, что это копия с работы скульптора XVIII века – забыл, как его звать.
Откуда он взялся, этот бородатый человечек в соломенной шляпе? Псих какой-то. Не иначе! Хорошо бы отыскать его, расспросить… Когда я был пацаном, мать рассказывала мне истории про всяких там фей, домовых, гномов… Он похож на гнома.
Луи заблудился в своих мыслях. Он чувствует, что правда от него ускользает.
Его мучит голод. Наверно, поэтому его тошнит.
– Прервусь на минутку, – говорит он, – и чего-нибудь проглочу.
Вот незадача! Соус так застыл, что от него мутит. Подвал оборудован под столовку – поэтому строители могут там разогреть себе еду. Но Луи заставляет себя есть, несмотря на тошноту. Он выпивает свой литр вина. И возвращается на рабочее место.
Кадры кружатся каруселью: Мари, статуя, старый господин, статуя, Мари…
– Рене, а Рене!
– Да. Чего тебе?
– Ты спустился прямо в столовку?
– Нет. Зашел за бутылкой лимонада в бистро.
– А тебе не попадался старый господин в соломенной шляпе?
– Нет… А что?
– Так, ничего.
У Луи одно желание – закончить работу, кого-нибудь расспросить, узнать.
Но никто не видел этого человека: ни сторож на стройке, ни Алонсо, ни один из тех строителей, у которых я справлялся.
Как это понимать? Я же его видел. Я же слышал эту историю. Не мог же я ее сочинить. Историю Прованса я не знаю.
– Ты уверен, Алонсо, ведь ты любишь рыскать по стройке, что не видел бородатого старичка в соломенной шляпе?
– Я же тебе говорю, что никого не видел.
– Луи, сыграешь партию в белот? – спрашивает рабочий из глубины зала. – Нам не хватает партнера.
– Нет, я еду домой.
Муж, трое детей, уборка квартиры, готовка еды – дел хватает, но они не обременяют Мари. Вот уже многие годы, как они скрашивают одиночество, которое томит ее душу. Сегодня она займется стиркой и глаженьем. Потом, чтобы Ив не путался под ногами, отведет его погулять в городской сад, что тянется вдоль мартигского пляжа, где песок и водоросли пахнут нефтью. Она пойдет туда, когда спадет жара.
Решительно, лету в этом году не видно конца. И в воскресенье, когда они поедут в Карро, будет хорошая погода.
Впереди прекрасный денек. Я люблю эту маленькую деревушку на краю света, где дома с узкими окошками обрамляют порт и ютятся между сухими каменистыми ландами и уходящим вдаль морем. Карро не похож на другие прибрежные деревни, где выросли роскошные виллы, радуя взор приезжающих в отпуск богачей. Карро с его спасательной станцией и большими рыбачьими лодками на берегу дик и таинствен; семьи здешних рыбаков свято хранят память о каждом из тех, кто погиб в море.
Какую красивую пластинку заводил вчера Ксавье! Надо купить такую же и послушать еще.
Пластинка – лишь предлог для того, чтобы думать о молодом учителе.
– Ив, не смей трогать провод.
Она отталкивает мальчонку, который схватил электрический провод от утюга и тянет его.
– Сейчас пойдем с тобой погуляем. Будь умником. Мне осталось только погладить платье Симоны.
Дни все-таки еще длинные. У меня нет подруг, которым я могла бы довериться. Исключая Жизель, но Жизель в Марселе, и я вижусь с ней редко.
Жизель и Ксавье – прелюбопытное сочетание; нет ли в нем ответа на мучительный вопрос – как быть? Я знаю, окажись на моем месте Жизель, она бы давно отдалась Ксавье.
– Рене, ты говорил, что видел на пляже мою жену…
– Да.
– Когда?
– Кажется, в воскресенье. Погоди, это было примерно две недели назад.
Рене интересно знать, почему Луи задал этот вопрос. Ему бы не хотелось стать причиной какой-нибудь склоки.
– По-моему, это была она. Но я мог ошибиться, знаешь.
– Это было в Куронне?
– Вроде бы да.
– То есть как это «вроде бы да». Мари с ребятами ездит в Куронн купаться.
– Вот оно что.
Рене успокоился. Луи известно, что его жена бывает в Куронне. Тогда дело проще.
– Она была одна? – выспрашивает Луи.
– Да… По крайней мере, когда я ее видел, она была с твоим малышом. Ну и лакомый же она у тебя кусочек! Но почему ты спрашиваешь?
– Просто так, чтобы почесать языком. Потому что забыл, когда приезжала ее подруга Жизель с мужем. Хотел, понимаешь, уточнить дату. Который час?
– Скоро четыре.
– Только-то? А я уже выдохся. Сегодня уйду вовремя.
– Ты работаешь на износ, Луи.
– Нет, дело не в этом.
Мужчины были бы не прочь поговорить по душам: Луи – рассказать про тот злополучный вечер и связанные с этим страхи, Рене – его расспросить. Но рабочие стесняются простейших вещей. Не умеют они раскрывать душу. Нет у них ни привычки, ни времени копаться в себе и обсуждать с другими свои неприятности.
Они умолкают и только энергичнее размазывают штукатурку.
Закончив урок, Ксавье выжидает, когда отхлынет волна учеников, потом кладет в портфель сочинения, которые он собрал после занятий. Один мальчик нарочно отстал от однокашников и, когда последний из них покинул класс, подошел к кафедре.
– Мосье, как по-вашему, можно мне читать эту книгу?
Он протягивает карманное издание.
– А что это за книга?
– «Чужой» Альбера Камю.
Ксавье в нерешительности. Парнишке четырнадцать лет. (Ксавье ведет два класса – шестой и третий.) Мальчик занятный, любознательный, несколько несобранный, учится неровно, но жаден до знаний, до всего нового. Ксавье его очень любит.
– Да, можешь ее прочесть. И потом расскажешь мне о ней, но я бы хотел, чтобы тебя больше интересовали книги по программе.
– Они ужасно скучны, мосье.
Ксавье улыбается и выпроваживает ученика легким взмахом руки.
В конце концов, пусть уж лучше читает Камю, чем комиксы. Камю! Абсурдный мир четырнадцатилетних!
