сосредоточенно и серьезно. Шкура!.. Медведь – это же шкура! Он вспомнил вчерашнюю медведицу. Неприятно стало оттого, что пришлось бы ее убить... но под шкурой можно спать! И шалашей не надо. Мишка прибавил шагу. Надо было добывать, и не маленького, небольшая шкура не спасла бы. У него появилось дело. Оно отвлекало от длинной и неизвестной дороги, и Мишке совершенно ясно было, что это дело надо делать. Он шагал и видел медведя. Медведь, как и та медведица, был на другом берегу, и Мишка целился и стрелял.
Долина реки здесь была широкой, и он шел, в основном, чистыми косами. По замерзшему снегу шагалось легче, чем по гальке, которая все время разъезжалась под ногами, и он довольно бодро отмахал два часа. «Это километров шесть, – подсчитывал Мишка. – Позавчера я прошел девять километров, вчера – шесть, а сегодня за два часа – шесть. Всего – двадцать один. Совсем неплохо. Может, сегодня еще километров десять одолею...»
Он видел следы нескольких медведей, они тянулись вдоль самой воды – звери приходили рыбачить, но рыбы было мало, даже отнерестившийся и подохший лосось почти не попадался, – и все следы в конце концов уходили в тайгу.
В одном месте река делала большую петлю, Мишка решил срезать и пошел по перекату на другую сторону. На середине вода поднялась выше колен, и идти стало трудно. Он повернулся лицом к течению и стал двигаться совсем осторожно, ругая себя, что опять не взял шест. На шест бы сейчас опирался и горя не знал. Вода, однако, поднималась выше, мощно давила, он уже держал отвороты сапог руками и с трудом стоял на ногах. Пройти оставалось всего метра три, дальше было мельче. «Пройду, – думал Мишка, осторожно передвигая ногу, – ну может, зачерпну немного». Когда запаса совсем не осталось, он, непонятно на что рассчитывая, рванулся вперед, и его сбило. Мишка, взмахнув руками, упал на спину, выронил спиннинг, извернулся, поймал его. Он пытался встать, но его несло неожиданно сильно, вскоре ноги перестали задевать дно, и он стал погружаться с головой. Мишка испугался. Он греб вроде бы изо всех сил, но вода была вязкая и тяжелая, и он с трудом двигал руками. Его как будто засасывало. «Господи, неужели все?!» – мелькнуло быстро и страшно. И он вскинулся, взревел глухо, захлебываясь водой, бросил спиннинг и отчаянно заработал руками к берегу. Но сапоги, полные воды, разбухшая одежда не давали – его уносило течением. В ужасе он завертел головой и поплыл вниз, стараясь держаться на поверхности и забирая к отмели.
Выполз на снег на карачках, отдышался, стал подниматься на ноги и увидел рядом с собой спиннинг. Блесна зацепилась за штаны. Мишка машинально взял его и, оставляя на снегу широкий, мокрый след пошел к ближайшему бревну. Вылил воду из сапог, встал на них и начал раздеваться. Его колотило. Но не от холода, холода он как будто и не чувствовал, он отжимал одежду и вглядывался в речку, в то место, где он только что тонул, и понимал, что боится воды. Он с трудом натянул на себя мокрые вещи и почувствовал, что замерзает. Нужно было много дров, но вокруг была голая заснеженная коса. Мишка побежал вниз по реке, невольно сторонясь берега. «Не бойся, не бойся, – уговаривал самого себя, – здесь у берега везде мелко. Все нормально, ну, все хорошо». Но в душе было мутно и тяжело. Мишка молился, как мог, благодарил кого-то, кто дал силы. «Все. В воду больше не полезу».
Он нашел то, что искал, километра через полтора, когда уже совсем начал выдыхаться. Небольшой залом был хорошо присыпан снегом, Мишка вытащил из-под мокрого верхнего слоя несколько более-менее сухих стволиков, поломал их на короткие полешки и принялся строгать растопку, но вспомнил про зажигалку. Достал из кармана – вроде и не очень намокла – положил на дрова, на ветерок, и снова начал строгать. Наточил очень много, целую охапку сухих стружек. Все должно было загореться с одного раза, зажигалка едва дышала. В который раз уже он вспомнил про две новенькие запасные зажигалки, оставшиеся в утонувших вещах. Он набрал внутри залома сухих тонких веточек, чтобы было что подложить.
Чиркнул – не зажглась, чиркнул еще раз, потом еще и еще. Зажигалка не горела, хотя газ, кажется, тихонько шипел. Мишка испугался. Глянул вниз по реке, подумал пойти и высохнуть по дороге, но в сапогах хлюпало, а куртка и штаны задубели от мороза. Он стал бегать по кругу, махать руками, как пропеллерами, чтобы согреться и подсушить зажигалку. В сапогах противно булькало. Он встал на колени к костру, закрыл его от ветра и попробовал еще раз. Зажглась. От нее занялась стружка. Она была все-таки влаж-новатая, а огонек таким слабеньким, что Мишка боялся дышать. Он стоял на коленях на снегу, прикрывая огонек красными негнущимися пальцами. От этого маленького, желтенького язычка, от того, как вокруг него расположены другие стружки, зависело слишком многое. Он уже не мог помочь. Пальцы так замерзли, что если бы он начал подкладывать, то разрушил бы все. Но стружки, подсушивая сами себя, потихоньку разгорелись.
Он подложил тоненьких веточек, отогрел руки и постепенно навалил много дров. Костер разгорался. Тяжелый белый дым тянул к реке, туманом стелился над черной водой и уходил вверх по течению, куда-то к тому перекату, где бултыхался Мишка. Сначала он грелся, не раздеваясь, потом, когда огонь разошелся, стал снимать тяжелую мокрую одежду и пристраивать ее к огню. Крутился у костра в одних трусах, подставляя то один, то другой бок, и вдруг увидел ниже по течению трех северных оленей. Они выходили из леса и направлялись к реке. Мишка схватил карабин, но расстояние было слишком большое. Он, не обуваясь, рванул к ближайшим кустам, затем перебежал к следующим. Олени должны были увидеть его костер и повернуть обратно в лес. Надо было успеть сократить расстояние. Но животные заметили не костер, а его самого. Замерли, глядя в его сторону. Мишка прицелился, выстрелил. Звери кинулись к лесу. Он выстрелил еще раз, и снова мимо. Мишка побежал обратно к костру, у него окоченели ноги. Он не особенно жалел о промахе, было слишком далеко, но двух патронов было жаль, теперь их осталось восемь.
Он поставил карабин к бревну, сел снимать трясущимися руками мокрые носки, и тут увидел, что один сапог лежит у самого огня и горит. Он схватил его, сунул в снег, но было поздно. Дырка выгорела сбоку, сразу над подошвой. В нее легко входили три пальца руки. «Та-а-ак, – соображал Мишка, – так-так. Да-а. Ну ты молодец. Такой осторожный». Он качал головой и понимал, что ничего уже не поделаешь. Дело сделано.
Он не расстроился. За последнее время он привык к неожиданностям. Жизнь стала очень простой: разжег костер – хорошо, промазал по оленям – плохо, вот сапог – тоже плохо. Но не больше того. Нервная система огрубела, она измеряла все происходящее только одной мерой – сможет он идти или нет. Она как будто рассчитала всю его наличность – силы, одежду, патроны – на семь-восемь дней. Дырявый сапог был всего-навсего неприятностью. Мишка неплохо высушился, отрезал карман от куртки и надел его поверх носка в дырявый сапог.
Он шел до вечера все тем же правым берегом. Шлось хорошо. Снег, правда, раскис, и нога была мокрой, но мерзла не сильно. По дороге он поймал самку кижуча, съел всю икру, а рыбу привязал веревочкой за хвост и голову, и перекинул за спину. К пяти часам он высчитал, что прошел сегодня никак не меньше двадцати километров. Не такой плохой денек, получается. Он очень устал, во всем теле чувствовалась слабость, можно было ночевать и здесь, но Мишка все же решил поискать хорошее место для ночлега. На самом деле он немножко обманывал себя – ему хотелось пройти еще хоть пару километров. Он с трудом встал и поплелся.
– Ты куда, мужик? – разговаривал сам с собой.
– В Москву, – отвечал нехотя.
– А-а?! Так Москва в другой стороне!
– Да ничего, я тут короткую дорогу знаю. Мишка затряс головой, как бы отгоняя этот разговор. Он почти все время вот так разговаривал. Или сам с собой, или с кем-нибудь. Даже уставал от этого.
За поворотом реки увидел большое нерестилище. Самки кижуча, исполняя брачный танец, то и дело выпрыгивали из воды и громко падали плашмя. Рыбы было много. Мишка невольно улыбался и мысленно уже забрасывал спиннинг, когда увидел медведя, выходящего из реки с рыбиной в зубах. До него было чуть больше ста метров. Зверь взобрался на обрывчик и зашел в лес. Мишку слегка затрясло, он положил спиннинг и осторожно двинулся вперед. За спиной что-то мешало, он вспомнил про рыбу, снял и ее. Руки тряслись все сильнее, но голова работала ясно. Надо подойти поближе и стрелять на отмели, когда снова выйдет ловить рыбу. Нет, в воде нельзя, там не снять шкуру. В лес тоже отпускать нельзя – не дай бог там добивать. Он крался по тропинке краем леса, не спуская глаз с того места, куда зашел медведь. Когда подошел метров на сорок-пятьдесят, присел над обрывчиком за упавшей березой и стал ждать. Медведю пора было бы уже сожрать рыбу и выйти за новой. Мишка очень волновался – во рту совсем пересохло. В
