type='note'>[12], сколько школьная повариха с предменструальным синдромом.
Вексфорд с Дорой не были на этом ужине принимающей стороной, но ресторан находился по соседству с их домом, и в каком-то смысле они чувствовали свою причастность. Кроме того, Вексфорду показалось, что возмущение Кейси не было искренним — он затеял все это ради эффекта или просто «куражился», как называли это старые люди в годы молодости инспектора. Ели в тягостном молчании, пока Кейси не отодвинул свою тарелку, громко заявив, что лично он не позволит этим ублюдкам испортить ему вечер. Он снова взялся за Давину Флори и стал вспоминать непристойные подробности ее личной жизни.
Например, слух о том, что после восьми лет брака Давина оставалась девственной. Громким хриплым голосом он сообщил, что «у Десмонда ничего не стояло», во всяком случае — с ней, и удивляться тут, конечно, нечему. Наоми, разумеется, родилась не от Десмонда, сказал Кейси, и он не решится гадать, кто мог быть ее отцом. Тут же, впрочем, он пустился сразу на несколько догадок Приметив за дальним столиком пожилого господина, которого из-за внешнего сходства можно было принять за одного знаменитого ученого и декана оксфордского колледжа (конечно, это был не он), Кейси пустился рассуждать, какова вероятность того, что тот ученый и был первым любовником Давины.
Вексфорд встал и сказал, что уходит. Он предложил Доре идти с ним, заметив, что остальные вольны поступить, как им заблагорассудится.
— Пап, ну пожалуйста! — воскликнула Шейла, а Кейси сказал:
— Ради бога, в чем дело?
К глубокой досаде инспектора, Шейла упросила его остаться. Он очень пожалел, что сдался, когда пришло время расплатиться по счету — Кейси отказался платить. Последовала отвратительная сцена. Кейси, употребивший порядочно бренди, был еще не пьян, но уже достаточно развязен. Он кричал и бранился. Вексфорд решил: будь что будет, пусть даже вызовут полицию, а он платить за этого типа не станет. В конце концов заплатила Шейла. Вексфорд сидел рядом с каменным лицом, не препятствуя ей. Потом он сказал Доре, что, наверное, в его жизни были моменты, когда он чувствовал себя так же гадко, но их почему-то трудно вспомнить. Ночью он так и не заснул.
Выбитое стекло в окне столовой заменили листом фанеры. Это вполне помогало сохранять тепло.
— Я взял это на себя и послал за восьмиунциевым стеклом, — мрачно сказал Бердену Кен Харрисон. — Не представляю, сколько его будут искать. Не удивлюсь, если пройдет не один месяц. Эти бандиты, злодеи, которые такое учиняют, совсем не думают о том, какие беды причиняют маленьким людям вроде меня и вас.
Бердену совсем не понравилось, что его причислили к «маленьким людям» («сразу почувствовал себя каким-то эльфом», — сказал он потом Вексфорду), но он промолчал. Они шагали через задний сад к бору. Было прекрасное солнечное утро, свежее и прохладное, на траве и на плетях плюща еще серебрилась изморозь. В темном безлистном лесу расцвел терновник — будто свежий снег слегка припорошил его переплетенные ветви. За выходные Харрисон успел почти под корень подрезать розовые кусты.
— Насколько я понимаю, у нас тут заканчивается… Но дело делать нужно, верно? Работу не бросишь. Так оно в жизни обстоит…
— Так что насчет этих Гриффинов, мистер Харрисон? Что вы о них можете рассказать?
— Я вам вот что скажу. Терри Гриффин присмотрел себе тут молодой кедр вместо рождественской елки. Пару лет тому назад. Я застал его за выкапыванием деревца. Он сказал, что никто и не заметит пропажи. Я взял это на себя и сказал Харви — мистеру Коупленду то есть.
— Так это и было причиной вашей ссоры с Гриффинами?
Харрисон искоса посмотрел на инспектора раздраженным и настороженным взглядом.
— Они не знали, что я на них донес. Харви сказал, будто сам обнаружил пропажу, и позаботился о том, чтобы не впутывать меня.
Они вошли в бор, куда солнечный свет пробивался только отдельными лучами, сквозя между нависшими ветвями сосен и елей. Стало холодно. Под ногами был сухой скользкий ковер из сосновой хвои. Берден подобрал необычную шишку — блестящую и яркую, формой в точности как ананас, будто вырезанную из дерева рукой неведомого мастера.
— Не знаете, Джон Габбитас сейчас дома или где-нибудь в лесу?
— Он уходит из дому около восьми утра, но сейчас он всего в четверти мили от нас, там, впереди — валит сухую лиственницу. Не слышите пилу?
Берден действительно услышал дальний визг пилы, потом где-то впереди раздался в ветвях резкий крик сойки.
— Ну а из-за чего же вы тогда поссорились с Гриффинами, мистер Харрисон?
— Это личное, — сердито сказал Харрисон. — Касается только Бренды и меня. Если это откроется, ей конец. Так что я вам ничего не скажу.
— Как я уже говорил вашей жене, — заговорил Берден нарочито мягкими вкрадчивым тоном, которому научился у Вексфорда, — при расследовании убийства личного не бывает — ни у кого из вовлеченных в дело.
— Но мы не вовлечены в дело!
— Боюсь, вовлечены. Прошу вас хорошенько подумать об этом, мистер Харрисон, и решить, сами ли вы нам об этом расскажете или ваша жена, или вы оба; мне или сержанту Вайну, здесь или в полицейском участке. Потому что придется рассказать, ничего иного вам не остается. До свидания.
Берден сошел с тропы и зашагал через бор, оставив Харрисона стоять и смотреть ему в спину. Тот что-то крикнул вслед, но Берден не расслышал слов и не оглянулся. Он покатал еловую шишку в ладонях, будто мячик, и ощущение ему понравилось. Увидев за деревьями «лендровер» и Джона Габбитаса, орудующего бензопилой, он спрятал шишку в карман.
Габбитас был в защитном костюме: благоразумный молодой лесничий при работе с бензопилой надевает непробиваемые брюки, сапоги и перчатки, а на лицо — маску и защитные очки. Берден вспомнил, что после урагана 1987 года хирургические отделения по всему графству заполнились неумелыми пильщиками и лесорубами, лишившими себя кто руки, кто ноги. Еще он вспомнил составленное Дейзи описание убийцы — теперь оно было у них записано на пленку. Дейзи сказала, что на преступнике была маска, «как у лесничего». Увидев Бердена. Габбитас выключил пилу и двинулся ему навстречу. Очки и маску он сдвинул на лоб, прижав козырек.
— Нас по-прежнему интересуют любые ваши встречи по дороге домой в прошлый вторник
— Я сказал вам, что никого не видел.
Берден опустился на бревно и похлопал по гладкой сухой коре рядом с собой. Габбитас неохотно сел. С выражением робкого возмущения на лице он выслушал рассказ инспектора о визите Джоан Гарленд.
— Я не видел ее, и я не знаю ее. Я не обгонял и вообще не видел никаких машин. А почему вы не спросите у нее?
— Мы не можем ее найти. Она исчезла, — ответил Берден, и хотя не в его правилах было сообщать подозреваемым о планах следствия, добавил: — Знаете, сегодня мы начинаем искать в здешних лесах… — он посмотрел на Габбитаса в упор, — …ее тело.
— Я приехал домой в восемь двадцать, — сказал Габбитас с нажимом. — Я не могу этого доказать, потому что я был один и никого не встретил по дороге. Я ехал по дороге из Помфрет-Монакорума и не обогнал и не встретил ни одной машины. Ни одной машины не было около Танкред-Хауса: ни у парадного крыльца, ни на объездной дороге, ни у черного хода. Я это знаю, я вам правду говорю!
Берден подумал: «Трудно поверить, что, возвращаясь в то время той дорогой, ты не видел обе машины, но что ты не видел ни одной — это невероятно. Ты врешь, и для этого у тебя должна быть по- настоящему серьезная причина». Однако «БМВ» Джоан Гарленд остался в гараже. Приехала ли она на какой-то другой машине? Но эта другая машина тоже должна была где-то находиться. Могла ли Джоан приехать на такси?
— Чем вы занимались до того, как приехали сюда?
Вопрос, казалось, удивил Габбитаса.
— К чему вы спрашиваете?
— Это обычный вопрос, — сказал Берден терпеливо, — который принято задавать при расследовании
