«Слизне», ни позже в «Домике с пандами». Куда меньше определенности они могли предложить в ответ на вопрос, где он находится в данную минуту. Тони Смит сказал, что в «старом добром» «Слизне» Энди «мог быть» вечером в воскресенье. Остальные не могли ни подтвердить, ни опровергнуть этого — то был единственный вечер, когда они пропустили поход в пивную.
— Он ездит на север, — сказал Лесли Седлар.
— Это он вам так говорит или вы это знаете? Осознать разницу между тем и другим им было непросто. Тони Смит настаивал на том, что он точно знает.
— Он ездит на север с грузовиком. Он же все время ездит, ну?
— Он больше не работает, — сказал Вайн. — У него уже год нет работы.
— Когда работал водителем, ездил постоянно.
— А теперь?
Он говорил, что ездит на север, — и они верили. Просто им не было особого дела до того, куда ездит Энди. Что им Энди? Вайн спросил Кевина Льюиса, который показался ему самым разумным и, вероятно, самым законопослушным из четверых, где, по его мнению, может находиться сейчас Энди.
— Куда-нибудь отправился на своем мотоцикле, — сказал Льюис.
— Ну а куда бы это? В Манчестер, в Ливерпуль?
Казалось, они и не знают, где находятся такие города. В памяти Кевина название «Ливерпуль» вызвало только рассказы «его старика» о каком-то «мерсийском звуке»[13] , что был популярен, когда папаша был молодым.
— Ну это если он все же на севере. Если же я скажу, что он не уехал, а слоняется где-то в округе?
Рой Уокер покачал головой.
— Нет, не слоняется. Только не Энди. Энди был бы в старом добром «Слизне».
Вайн понял, что побежден.
— А где он брал деньги?
— По-моему, получал пособие, — сказал Льюис.
— И все? Только это? — Никогда не усложняй. Вайн понимал, что спрашивать о «дополнительных источниках дохода» было бы бесполезно. — Других денег у него не было?
На этот раз отвечал Тони Смит:
— Могли и быть.
Они примолкли. Им больше нечего было рассказать. Им пришлось серьезно напрячь воображение, и в итоге они переутомились. Новая порция «Эббота» могла бы их оживить — опять «могла бы»! — но Вайн чувствовал, что игра не стоит свеч.
Трубный голос миссис Вирсон был продуктом воспитания в закрытом пансионе для девочек сорок — сорок пять лет назад. Она распахнула перед инспектором Вексфордом дверь Тэтчед-Хауса и с несколько подчеркнутой любезностью пригласила его войти. Платье с цветочным орнаментом сидело на ней, как огромный чехол для мебели. Волосы ее сегодня были причесаны и уложены. Завитки и волны прически выглядели жесткими, будто вырезанными. Навряд ли все это было сделано специально для него, но ее отношение к инспектору определенно переменилось — что-то. должно быть, произошло после его первого визита. Может, дело в настойчивом желании Дейзи видеть его и говорить с ним?
— Дейзи спит, мистер Вексфорд. Видите ли, девочка все еще в глубоком шоке, и я настаиваю, чтобы она как можно больше отдыхала. — Инспектор покивал, не зная, что ему добавить к этому. — Она проснется к чаю. У этих юных особ, как я заметила, в любых обстоятельствах сохраняется здоровый аппетит. Давайте пройдем сюда, подождем ее. Полагаю, вы кое о чем хотели бы со мной потолковать, ведь так?
Инспектор не мог позволить себе упустить такую возможность. Если у Джойс Вирсон было что ему сообщить, а не иначе именно это и означало ее «хотите потолковать», — он выслушает с интересом. Но когда они сели друг против друга в гостиной на обитые ситцем стулья у кустарного кофейного столика, инспектор увидел, что Джойс не торопится начинать разговор. Это не было смущение, застенчивость или неуверенность. Она просто задумалась, возможно, решая, с чего начать. Инспектор не спешил ей в этом помочь. При его положении, опасался он, это будет выглядеть как допрос.
Наконец она заговорила.
— Конечно, все, что случилось в Танкред-Хаусе, — страшная вещь. Когда я узнала, я не спала две ночи подряд. Это просто самая жуткая весть, которую мне пришлось получить за всю жизнь.
Инспектор ждал, когда последует «но». За вступительным заявлением о том, что произошла трагедия, ужасная беда, как правило, начинаются оговорки. Выражение участия в таких случаях служит как бы извинением, предваряющим неуважительные высказывания. Но никакого «но» не последовало. Миссис Вирсон удивила его своей прямотой.
— Мой сын хочет обручиться с Дейзи.
— Неужели?
— Миссис Коупленд эта идея не нравилась. Наверное, ее нужно называть Давина Флори или миссис Флори или как-то так, но от старых привычек не так просто отказаться, правда? Простите меня, я, наверное, старомодна, но, по-моему, замужняя женщина должна носить фамилию мужа. — Она подождала, не скажет ли инспектор что-нибудь, и, не дождавшись, продолжила: — Да, ей эта идея не пришлась по душе. Конечно, я не имею в виду, что она имела что-то против Николаса. Просто у нее была глупая теория — простите меня, но я считаю это глупым, — что прежде чем остепениться, Дейзи нужно вволю пожить для себя. Я могла бы ей возразить, что когда она сама была в возрасте Дейзи, замуж выдавали совсем девочек
— Ну и?
— Что — «ну и»?
— Вы говорите, что могли бы возразить. Вы сказали ей это?
По ее лицу пробежала раздраженно-настороженная гримаса. Затем она улыбнулась:
— Не думаю, что должна была вмешиваться.
— А что думала мать Дейзи?
— О, это неважно, что думала Наоми. Мнение Наоми ничего не значило. Понимаете, миссис Коупленд была Дейзи скорее матерью, чем бабкой. Она за нее все решала. То есть, в какую школу она будет ходить и все такое. Да, у нее были большие замыслы в отношении Дейзи, или Давины, как она упорно звала девочку и всех путала. Она распланировала всю ее жизнь наперед. Сначала университет — конечно, Оксфорд, — после этого бедная малышка должна была провести год в путешествиях. Не по тем местам, куда захочется поехать любой девушке — я имею в виду Бермуды или, скажем, юг Франции, — а по художественным галереям и историческим местам Европы: Рим, Флоренция и все в таком роде. После этого ей предстояло учиться чему-то еще в одном университете — как вам это нравится? — чтобы получить степень или как там это называется… Простите меня, но я не понимаю, зачем хорошенькой молоденькой девушке столько учиться? Миссис Коупленд хотела, чтобы Дейзи похоронила себя в каком-нибудь университете. Она мечтала, что девочка станет — как это назвать?..
— Ученым?
— Да, верно. Бедная малютка Дейзи к двадцати пяти годам должна была уже работать в университете и писать свою первую книгу. Простите меня, но, по-моему, это смешно.
— А что сама Дейзи? Как она ко всему этому относилась?
— Да что понимает девчонка в ее возрасте? Она ничегошеньки не знает о жизни, правда? Если тебе все время рассказывают об Оксфорде — какое это волшебное место — и о том, какое чудо Италия и какое счастье увидеть эту картину и ту скульптуру, и о том, как глубоко ты будешь все понимать, если будешь учиться тому-то и тому-то, естественно, это действует на тебя. В этом возрасте мы так впечатлительны! Мы еще дети!
— Замужество, очевидно, положило бы всему этому конец, — сказал Вексфорд.
— Миссис Коупленд выходила замуж трижды, да только я не думаю, что ей так уж хотелось иметь семью.
Миссис Вирсон наклонилась к нему, бросила быстрый взгляд через плечо, будто кроме них в комнате был еще кто-то, и, понизив голос, доверительно сообщила:
— Я, конечно, не могу этого знать, то есть — точно знать, это чистая догадка, но выглядит вполне
