– И что, планы, встречи – все расписано?
– Нет. Но…
– Но откушать-то вы предполагали где-то сегодня? Уж не знаю – ужинать или обедать…
– Разумеется.
– Будем считать, что вопрос решился сам собой…
– Спасибо.
– Так, может, сразу?…
– Нет уж, благодарствуйте. Дайте отдышаться.
– Сколько угодно. Садитесь к огню, там действительно уютно. Аперитив?
– Я за рулем. Но… Немного коньяка, пожалуй.
– «Martell», «Hennessy», «Remy Martin»?
– Hennessy, если можно. И еще, если позволите, немного оглядеться. Тут у вас прямо палаты княжеские.
– Старался, скромничать не стану. Оглядывайтесь на здоровье. Будут вопросы… Хотя у вас, по определению, одни ответы.
– Не скажите…
Непомнящий еще сверху заприметил в красном углу несколько икон, освещенных слабым бликом лампады, и первым делом направился к ним.
Возможно, ему просто померещилось в полумраке, неровном мерцании лампады, или копия была очень уж хороша, исполненная отменным профессионалом…
Теперь он буквально впился глазами в образ Божьей Матери…
И не поверил глазам.
– Андрей Викторович? То есть, простите, Андрей…
– Да, Игорь. Вы не ошиблись. Говорю же, у вас одни ответы – по определению. Да, Рублев. «Взыскание погибших».
– Я, пожалуй, присяду пока.
– А я вам сразу скажу откровенно: тут все настоящее, но не все, разумеется, музейного уровня. Есть вещицы, подобранные на помойках, есть приобретенные за копейки, я покупал – а счастливый до невозможности продавец долго крутил вслед пальцем у виска. Вместо, так сказать, спасибо. Есть прихваченные со знанием дела вороватыми чинушами краеведами. Эти-то, пожалуй, полагали, что просят настоящую цену. Однако ж все равно остались внакладе. И каком! Сундуки вот, к примеру, из Углича, из покоев опальной царицы Марии Нагой, на одном, быть может, раненый царевич умирал. Кровавый мальчик царя Бориса. Из особо ценного – вон, пожалуй, на стене меч из раскопок под Рязанью, предположительно – Евпатия Коловрата. Того, помните, который против Батыя ополчение поднял. И погиб в поединке с Батыевым шурином. Возможно, этим самым мечом дрался. Вот, собственно, и все ценности. Наверху – там более позднее, XVII, XVIII века – всего понемногу. Я ведь не коллекцию собираю, для жизни. Чтоб не пропало, детям перешло, внукам, если Бог даст. Ну, садитесь, Игорь. Вот ваш коньяк. И, как говорят на Кавказе, первым же тостом хочу принести извинения… Не-е-т, о том, что у вас наворотили мои гоблины, – речь впереди. Пока же простите великодушно, что не сам явился с извинениями. Рискнул позвать к себе. Вы же, в свою очередь, – отдаю должное – проявили истинно христианское смирение. Что, поверьте, не осталось без внимания и вообще… Но об этом позже. Пока просто простите великодушно…
С аперитивом – бутылкой отменного «Hennessy» – было покончено довольно быстро.
Перемещаясь в столовую, которой больше пристало бы называться трапезной, они перешли на ты.
И заговорили на одном языке – относительно равных в социуме, одинаково неплохо образованных людей, за спиной которых к тому же достойное прошлое тех человечьих гнезд, что принято называть «хорошими семьями».
Для наведения мостов – более чем достаточно.
Поначалу.
– Дед выжил и даже умудрился морочить немцев – работал на них и на партизан тоже. Причем, как я понимаю, душой был чист. Клятва Гиппократа, как ты понимаешь, не только налагает обязательства, но в определенном смысле развязывает врачу руки. Единственное, чего не смог, – не уберег бабку. У нее была еврейская кровь. Немного, одна восьмая, что ли, или одна шестнадцатая. Но нашлись благодетели. Ее забрали в гетто, ненадолго вроде, но тем не менее, когда усилиями немецких покровителей деда вытащили, спасать было уже некого. Померла, царствие небесное. Я, как ты понимаешь, живой ее не застал.
– Тем более не понимаю.
– Чего не понимаешь?
– Говорю с тобой битый час, теперь вот бабушку твою – действительно, царствие ей небесное – вспомнили. И я все меньше понимаю: как ты мог привлекать к исполнению своих великих – возможно! – замыслов эту бритоголовую мразь? Этого Суровцева с его выцветшими глазами садиста, возомнившего себя воином Христовым.
– Вот ты о чем! Что ж! А вот я тебя понимаю. И это, кстати, залог того, что и ты меня рано или поздно поймешь. Идея требует исполнителей. Это аксиома. Чем значительнее идея – тем больше исполнителей. Это тоже истина в конечной инстанции. Исполнители всегда – слышишь, всегда! – что бы ты ни затеял: создание атомной бомбы или государственный переворот, – будут делиться на яйцеголовых, сиречь генераторов идей, а вернее разработчиков технологий, и быдло, плебс, гробокопателей или пушечное мясо – в зависимости от тактических задач. Так вот о них, о чернорабочих прогресса… Многолетняя практика разных творцов, начиная от самого первого, подтверждает: хорошо, если чернорабочие, кроме жалких пиастров, которые им, возможно, заплатят в итоге, чувствуют себя посвященными. Тогда они работают лучше, воруют меньше. И –
