верности тем, кто, не щадя жизни, боролся за Советскую власть и отстоял ее в первой смертельной схватке человечества с мировым злом – фашизмом. Выступив сам, я слушал товарищей, повторяя про себя слова поэта, обращенные к борцам, захороненным под Красным Знаменем у Кремлевской стены: «Тише! Товарищи, спите! Кто ваш покой отберет?! Встанем, штыки ощетинивши, с первым приказом: вперед!»
В тот день, пусть и не столь многочисленные, как в Москве, манифестации трудящихся состоялись во Владивостоке, Тюмени, Ленинграде... Организованно, с революционной статью прошла в тот день манифестация в Краснодаре, где коммунистов и сочувствующих вывел на улицы Виктор Даньяров, пассионарный трибун, по убеждению и страсти вселявший в каждого, кто его слышал, непоколебимую веру в торжество нашего дела. Даже после смерти, такие как Виктор Даньяров остаются в рядах «Трудовой России».
После ноябрьской манифестации в Москве очнулась армия. В армейских кругах все чаще и настойчивее требовали ответа на вопрос, что происходит с территориальной целостностью страны, с какой целью и почему высшее политическое руководство страны соревнуется, кто быстрее и больше сделает Западу односторонних уступок: Горбачев или Ельцин?..
В конце ноября 1991 года в кремлевском Дворце съездов состоялось Всеармейское совещание офицеров, от которого многое ждали. «Трудовая Россия», как могла, подготовилась к встрече офицеров, прибывающих со всех концов Союза. По обе стороны главной дорожки Александровского садика, начиная от Могилы Неизвестного солдата до Кутафьей башни Кремля, выстроились наши сторонники: ветераны войны и труда, рабочие. Получился своего рода народный «почетный караул». Люди держали в руках Государственные флаги СССР, флаги родов Вооруженных Сил и Военно-морского Флота СССР. Когда участники совещания подошли от гостиницы «Москва» к нашим рядам, небольшой духовой оркестр «Трудовой России» грянул «Прощание славянки». Офицеры сжимали кулаки, в наших рядах заплакал кто-то из женщин...
Мы прошли в зал вместе с народным депутатом СССР Вавилом Петровичем Носовым. Огромный зал Дворца съездов переполнен. Почти автоматически замечаю, что младших офицеров в зале практически нет: все больше генералы, адмиралы, полковники... Плохой знак! В президиуме – теперь уже последний Министр обороны СССР Маршал авиации Шапошников. Рядом, в новенькой генеральской форме Столяров. Помните? Борец за «общечеловеческие интересы», избранный председателем Центральной контрольной комиссии ЦК КП РСФСР, и ни словом не обмолвившийся по поводу указа Ельцина о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР. Столяров молчал как вяленая рыба, за что и получил генеральские погоны. В президиуме появились Ельцин и Назарбаев. Никто не встал, никаких аплодисментов не слышно. Хороший знак! В своем выступлении Ельцин не сказал тогда ничего конкретного о дальнейшей судьбе армии. Он даже чем-то стал похож на Горбачева, только «под мухой» ли после сильного «бодуна». Выступление Назарбаева было более прагматичным, он высказался за сохранение единых Вооруженных Сил и явно дал понять, что Казахстан выступает против расторжения Союзного договора, да еще за спиной Казахстана... Видимо Назарбаев знал о готовящемся сговоре «демократических славян» в Беловежской пуще. Развернувшиеся на Всеармейском совещании прения вращались «вокруг да около» главного вопроса: быть или не быть СССР. Депутат Носов начал выталкивать меня к микрофонам в зале. Прошу слова от микрофона. Шапошников и Столяров делают вид, что не замечают. Сидевший рядом со мной генерал вдруг крикнул: «Анпилов, вперед!» Это был приказ, и я двинул к главной трибуне Дворца съездов. Представился депутатом Моссовета, капитаном запаса, успел сказать несколько фраз: «Товарищи офицеры и генералы! Как военные люди, вы не могли сегодня не заметить, что над Кремлем подняты два знамени. Одно, с серпом и молотом, символизирует единство армии и народа, готовность солдата защищать социалистическое отечество до последней капли крови, это символ нашей Победы. Другое, трехцветное, символ неминуемого поражения офицеров, выступающих против своего народа. Трехцветный флаг - символ измены Военной присяге во время боевых действий, совершенной генералом Власовым. Товарищи офицеры, сегодня, не покидая этого зала, вы должны сделать выбор...» Больше я ни чего не успел сказать офицерам: Шапошников отключил у меня микрофон. Какое-то время я еще продолжал говорить, не понимая, что в зале меня уже не слышат. Шапошников сделал знак, к трибуне подошел блестящий офицер в морской форме и прошептал: «Вас никто не слышит!». Обернулся в президиум – глазами высушенной воблы на меня смотрел генерал Столяров... С горечи бессилия, я покинул зал заседаний Всеармейского совещания офицеров, а там пошла рубка. За пособничество развалу Вооруженных Сил СССР выступавшие требовали привлечь к трибуналу Верховного Главнокомандующего Горбачева, а заодно спросить и с Ельцина, куда он тащит страну. Маршал Шапошников вертелся как уж на сковороде, защищая то одного, то другого. Наконец, один из выступавших предложил подать в отставку самому Шапошникову. «Я и сам уйду!» - заявил Маршал и направился к выходу. Какой хороший был знак! Увы!.. Наперерез Маршалу мой оставшийся в одиночестве друг, народный депутат СССР Носов: «Куда?!! - заревел по простоте души северного крестьянина Вавил, - Так каждый из нас бросит порученное дело, и что со страной будет! Мы маршалами бросаться не будем. Назад!» И Шапошников, прислушавшись к «голосу народа», вернулся на свое кресло Министра обороны СССР. Впрочем, сидеть ему там оставалось недолго. Позже совместная борьбы выявила истоки крестьянской непоследовательности моего друга Вавила Петровича Носова. В июне 1992 года, во время акции «Осада империи лжи» в Останкино, он был жестоко избит дубинками ОМОНа. После, сидя у меня дома, Вавил, постанывая, ощупывал свои раны и приговаривал: «Это мне голову разбили за то, что я голосовал за Горбачева, а этот синяк на плече – за Ельцина!»...
В середине декабря 1991 года, уже после того, как предатели СССР Ельцин, Кравчук, Шушкевич, сообразили в Беловежской пуще «на троих», «Трудовая Россия», верная интернациональному долгу с первых дней своего существования, поднялась на защиту командира Рижского ОМОНа Сергея Парфенова. Офицер Советской милиции Сергей Парфенов вместе с подчиненными ему бойцами ОМОНа организовал сопротивление антисоветскому, националистическому мятежу в Риге. Не получи латвийские сепаратисты прямой поддержки от перерожденцев в Политбюро ЦК КПСС, типа Яковлева, Латвия оставалась бы Советской. Придя к власти в Прибалтике, недобитые последователи Гитлера бросили за тюремную решетку командира Рижского ОМОНа Сергея Парфенова, а затем и первого секретаря ЦК Компартии Латвии Альфреда Рубикса. Вместе с другими патриотами «Трудовая Россия» не отходила от посольства Латвии в Москве, требуя немедленно освободить героя Советской милиции. С этим же требованием в конце декабря мы провели митинг в центре Москвы. Резолюцию митинга мы принесли для передачи Ельцину к Спасским воротам Кремля. Впервые на моей памяти Спасские ворота Кремля закрылись перед народом. К нам никто не вышел для принятия резолюции митинга. Клеймя позором «демократов» люди начали расходиться. Я также пошел к штабу «Трудовой России» находившемуся по соседству, на улице Куйбышева. Я уже взялся за ручку входной двери, когда за моей спиной резко затормозил военный автобус, из которого высыпал взвод ОМОНовцев. Ударами дубинок по ногам, они сбили меня с ног, под душераздирающие крики наших женщин, затащили в автобус и бросили меня на пол ничком вниз. Машина рванулась с места. Трое или четверо здоровенных бугаев, усевшись на меня верхом, дружно подпрыгивали и крушили мне ребра своими свинцовыми задами. Задыхаясь от грязи и боли на полу автобуса, я делал свои выводы: «Если булыжник - оружие пролетариата, то полицейский зад – оружие буржуазии». В полубессознательном состоянии меня доставили в 118-е отделение милиции города Москвы, что на улице Горького (теперь Тверская). В то время я уже был достаточно узнаваем на улицах Москвы, и никому не приходило в голову спрашивать у меня партбилет, чтобы убедиться в моей принадлежности к коммунистам. А тут я сам предъявил мандат депутата Моссовета. Дежурный по отделению офицер отказался составлять протокол о задержании, заявив: «Пусть протокол составляет тот, кто отдал приказ о задержании депутата». Выяснилось что приказ о задержании отдал генерал Управления внутренних дел Москвы Довжук, и что он едет в отделение милиции. Мне стало плохо. Как определит впоследствии судебно-медицинский эксперт, у меня было сломано ребро и правая ключица. Вызвали скорую помощь. Врачи, напуганные событиями недавнего августа, дали мне болеутоляющее средство, но моя просьба зафиксировать побои осталась без ответа. Приехал генерал Довжук. и меня повели к нему в кабинет следователя. У меня перед глазами еще плыли круги, потому лицо генерала я не мог запомнить. Помню только длинное кожаное пальто, да несвязную речь генерала: «Вы, что думаете, нам легко?! Да у нас эта война законов вот где сидит! – генерал похлопал себя почему-то по ляжкам. – А я тоже коммунист! Партбилет у меня в сейфе лежит»... Здесь я не выдержал и заговорил с моим палачом на языке школы рабочегокласса времен моей юности: «Слушайте, генерал! Придет время, и таких
