Голосом бесстрастного робота из управления генерала Шибаршина отвечали: «Ждите указаний! Ждите указаний!». Часа через два неизвестный робот посоветовал нам убраться подальше от здания КГБ и больше их не беспокоить. К вечеру у памятника Дзержинскому появилась машина со стационарной звуковой установкой. Еще через некоторое время мы заметили здесь главного редактора еженедельника «Московские новости» Егора Яковлева и заместителя председателя Моссовета, известного ельциниста Сергея Станкевича. Затем к памятнику Дзержинскому начал стекаться полупьяный демократический сброд, подкатили тяжелые краны и под улюлюканье пьяной толпы памятник Рыцарю Революции был повержен.
Утром следующего дня радиостанция «Маяк» передала сообщение о том. что в квартиру Министра внутренних лед СССР с командой неизвестных личностей ворвался известный «демократ» Григорий Явлинский, и вроде бы, Борис Карлович Пуго вместе с супругой покончили жизнь самоубийством. Причем в голове министра и его супруги было обнаружено несколько пулевых ранений. Без возбуждения уголовного дела по факту самоубийства чета Пуго была кремирована, что совершенно определенно указывало на причастность Явлинского к убийству. В тот же день мы узнали о «самоубийствах» Маршала СССР Сергея Ахромеева и уравляющего делами ЦК КПСС, ответственного за финансы партии Кручины. На следующий день торжествующие победу ельцинисты, действуя по сценарию фильма «Покаяние», раскопали могилу Маршала, украли у него маршальский мундир и бросили труп воина Великой Отечественной войны рядом с оскверненной могилой...
Члены ГКЧП бросились в Форос, просить прощения у Горбачева. А вернулись оттуда в наручниках. Ельцин выступал с брони одного из танков Лебедя, торжествуя пиррову победу над Советской властью. У Белого дома бесновалась толпа. Вице-президент Руцкой стрелял из своего пистолета в воздух. Хазанов ругался похабным матом в услужливо подставленные микрофоны, и все это транслировалось в прямом эфире на всю страну...
24 августа в малом зале Доме политпросвета Гавриил Попов устроил чрезвычайное заседание Моссовета, которое больше походило на фашистский шабаш. «Повесить! Повесить!» - кричали мне в лицо Осовцев, Боксер, Дейнеко и другие «коллеги по демократическому Моссовету». Гавриил Попов поставил в повестку дня вопрос о лишении депутатской неприкосновенности первого секретаря МГК КПСС Прокофьева и аресте командующего войсками Московского военного округа генерала Малинина. Прокуратура Москвы возбудила уголовное дело по факту публикации Обращения Совета рабочих Москвы к трудящимся столицы СССР. До сих пор не могу понять, как у меня хватило сил выступить на той сессии в защиту Прокофьева и Малинина. Скорее всего, у меня уже выработался здоровый инстинкт политической борьбы, согласно которому, лучший способ защиты – есть нападение.
Спровоцированный выступлением ГКЧП в августе 1991 года антисоветский переворот еще долго нуждался в идеологическом оформлении со стороны победившей «демократии». Ельцин не осмелился сразу объявить о реставрации капиталистических порядков в России. Формально Горбачев продолжал числиться президентом, но уже над Кремлем рядом с Государственным флагом СССР подняли триколор белой гвардии Колчака, Деникина и генерала-предателя Власова.
В первых числах сентября началась бешеная атака «демократов» на Мавзолей и Центральный музей Владимира Ильича Ленина. Новодворская, Собчак, Старовойтова и другие одиозные личности требовали перезахоронить тело вождя пролетарской революции, разрушить Мавзолей. Первыми на защиту Мавзолея поднялись Ветераны Великой Отечественной войны и Совет рабочих Москвы. Уже к середине сентября мы организовали круглосуточную народную охрану Мавзолея. Были изготовлены десятки плакатов: «Руки прочь от Мавзолея!», выписки решения ЮНЕСКО о том, что Мавзолей Ленина является достоянием всего человечества и даже цитаты Ельцина о том, что Ленин – самый гениальный человек в истории человечества. Подстрекаемые прессой фашиствующие элементы рвали те плакаты из наших рук и плевались бешеной слюной на ветеранов Великой Отечественной войны, ставших в «живую цепочку» защиты Музея и Мавзолея Ильича. Вместе с нами против готовящегося акта вандализма выступили сотни тысяч простых людей труда в России и за рубежом. В наш штаб, занимавший одну комнату в здании по проезду Куйбышева, рядом с Красной плошадью, ежедневно поступали десятки писем и телеграмм в поддержку нашей борьбы. По воскресным дням число участников пикета возрастало до полутора тысяч человек, и мы начали проводить у Мавзолея Ленина открытые партийные собрания коммунистов и сочувствующих. Каждое такое собрание начиналось с вопроса, есть ли среди присутствующих члены ЦК КПСС или ЦК Компартии РСФСР. Таковых не объявлялось. Однажды среди случайных прохожих я заметил Геннадия Зюганова. Догнал его уже в подземном переходе от Красной площади до Охотного ряда: «Геннадий Андреевич, пожалуйста, подойдите к ветеранам войны! Ободрите их! Скажите, что ЦК действует и не допустит вандализма в отношении Мавзолея». Краткий ответ Зюганова я запомню на всю жизнь: «Виктор! – сказал он обреченно. – Мое время еще не пришло!» Еще долго Зюганов искал свое место в борьбе, а нам, рядовым коммунистам, пришлось самостоятельно готовить восстановительную конференцию партийной организации города.
2 октября 1991 года в Доме культуры «Чайка» такая конференция состоялась. Волею коммунистов на ней была восстановлена Московская организация коммунистов - МОК, руководить которой после альтернативных выборов товарищи доверили мне. В качестве ближайшей задачей было намечено проведение 7 ноября манифестации трудящихся Москвы в честь 74-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. На более отдаленную перспективу ставилась задача подготовка и участие в проведении восстановительной конференции Коммунистической партии Советского Союза. Должен признать, что по второму вопросу я лично совершил ошибку и признаю свою вину перед коммунистами. Дело в том, что если до августа 1991 года мы в Коммунистической инициативе боролись за создание и укрепление Коммунистической партии РСФСР, как антигорбачевского центра внутри КПСС, то после августа 1991 года надо было всеми силами защищать именно КПСС. К сожалению, я поддался на уговоры Михаила Попова (Ленинград), Сергея Крупенько (Новосибирск), убеждавших меня взять курс на учреждение Российской коммунистической рабочей партии – РКРП. В начале декабря в Свердловске состоялся Учредительный съезд РКРП, от которого ленинградские товарищи (Тюлькин, Терентьев, Долгов, Попов) оттеснили принципиально верное направление Нины Андреевой на Всесоюзную Коммунистическую партию, в потенциале способное предотвратить дробление всего движения. В стратегическом плане «Трудовая Россия» выступает сегодня за возрождение единой Коммунистической партии Советского Союза, но время было потеряно.
В октябре 1991 года партийная номенклатура еще пряталась по щелям, а мы уже вовсю готовились к манифестации 7 ноября. Массовым тиражом до 100 тысяч экземпляров были выпушены две листовки, которые призывали коммунистов и трудящихся города выйти на улицы Москвы, вопреки запрету на проведение шествия, который издал мэр Москвы Гавриил Попов. Интерес москвичей к той манифестации был огромен. Наши листовки буквально рвали из рук. Еще бы! Впервые, после 70 лет Советской власти, листовки звали не подчиняться властям и выйти на улицы. По нашим оценкам, на улицы Москвы 7 ноября могло выйти до 50 тысяч человек. Московские власти вынуждены были снять запрет и разрешили проведение манифестации по запутанном маршруту через Москворечье, до Красной площади, не далее. За день до манифестации, 6 ноября, Ельцин, в надежде запугать нас, издает свой указ о запрете деятельности КПСС и КП РСФС. На следующий день под Красное Знамя стало не меньше 100 тысяч человек.
7 ноября 1991 года в неравной борьбе с предателями Советской власти, пресмыкающимися перед иностранным капиталом, родилась массовая общественно-политическая организация с гордым именем «Трудовая Россия»
Когда мощная, решительная колонна «Трудовой России» взошла на Москворецкий мост, все увидели, как милиция спешно убирает барьеры, ограждающие вход на Красную площадь. Ничто и никто – ни мэры, ни президенты - не смогли бы остановить нас. Путь на Красную площадь был открыт! Ликование охватило колонны. Участники манифестации обнимались, кричали «Ура!», десятки тысяч душ выдохнули в едином порыве: «Ленин! Сталин! Социализм!».
В этот момент ко мне подбежали офицеры из Комендатуры Кремля: «Виктор Иванович, вы откуда будете выступать с Мавзолея или прямо с площади?». Подниматься на трибуну Мавзолея было неловко: реальной власти у нас нет, а от великого до смешного – всегда один шаг. Посовещавшись с организаторами, членами Совета рабочих Москвы, решили открыть митинг безо всяких трибун, с брусчатки Красной площади. Необычно волнующе прозвучали куранты Кремля, и наши первые слова, звучали как клятва
