пустили на тушенье пожара, к тому времени почти уже погасшего: огонь сожрал все, что мог сожрать, и сам собой устранился. Так что заливали уголья — больше из рьяности: господин магус, который, как известно, к самому подесте вхож, велел прибрать за собой; ресурдженты (приказавшие часом ранее поджечь рыбацкие хибары, чтобы «вынудить кое-кого к активным действиям») снисходительно молчали, не вмешивались. Стражники мигом смекнули, чем пахнет это лично для них, и занялись уборкой: построили в цепочку погорельцев, сами встали с ведрами, барджелло отчаянно командовал, надрывая горло: «Дружней! Дружней!» и все такое. Дружней не получалось, поскольку буквально только что одни из ведерной цепочки вязали других — и обе стороны еще помнили это.
Мессер Обэрто тем временем взялся за ресурджентов. Продемонстрировал им свою
Но тут Лезвие Монеты вспомнил, что недурно бы и о себе побеспокоиться. Он лежал, где упал, но уже развязанный, под голову кто-то заботливо подсунул стражницкий плащ. Рядом, вполоборота к «виллану», сидел на корточках Малимор и с явным наслаждением наблюдал за тем, как магус разделывает под орех ресурджентов.
Фантин закашлялся, привстал на локте, но ойкнул от боли и повалился на бок. Как раз чтобы рассмотреть живописную картину «Единенье трудяг невода и мастеров алебарды».
— Очнулся, — подытожил Малимор. — Быстро ты. Молодец.
Лезвие Монеты промолчал, растирая запястья, потом вспомнил и приблизил к лицу руку с перстнем. Пожар угас, но солнце уже взошло, так что смог рассмотреть и кроликов, и шпаги, все как мессер Обэрто говорил.
Вот дела!
Это что же выходит?..
— Не уверен, мессер, что ваша
Магус кивнул. Он понимал.
Фантин — нет.
— То есть вы хотите сказать, что, сами того не ожидая, обнаружили следы… — мессер запнулся и какое-то время молчал, будто получил удар под дых. Лезвие Монеты даже пожалел его: сперва под выстрел подставился, потом ядом траванули, теперь пробежки по ночному городу… Тут у кого угодно со здоровьем нелады начнутся.
— Что же, да, это многое объясняет, — заявил он, немного придя в себя. — И все-таки, фра Клементе, прошу вас не беспокоиться… хотя бы до полудня. Оставьте в покое этих людей и ступайте-ка на виллу к нашему общему работодателю. Я же… я вынужден откланяться и завершить кое-какие незаконченные дела. Что касается
— И все-таки…
— В полдень, фра Клементе. Сегодня в час Единорога я соберу всех заинтересованных особ на вилле синьора Леандро и разъясню, что к чему. А теперь прошу вас…
Ресурдженты переглянулись: младший был растерян, старший — явно недоволен, — но спорить не стали. Пожав плечами, они отправились по узкой улочке в Верхний Альяссо. Барджелло сунулся было «может, выделить людей для сопровождения», но встретил холодный взгляд фра Клементе и, отдав честь, вернулся к своим подопечным.
А мессер Обэрто поспешил к Фантину и Малимору. Сейчас было особенно заметно, что в походке его появились некоторые скованность, болезненность.
— Пришел в себя, — отметил он, встав перед Лезвием Монеты и тяжело опираясь на трость. — Ну, поднимайся да не забудь поблагодарить этого вот проныру-сервана, который очень любит, «чтоб все по справедливости». Иначе бы даже я со всеми своими полномочиями не спас тебя. А ты, — повернулся он к Малимору, — отвечай да поживее: где она жила?
Тот сперва строил из себя дурачка: «вы о ком?» да «не возьму в толк, с чего вы решили», — но магус только устало велел: «Не дури. Сам же видишь, времени у нас всего ничего…» — и Малимор тотчас вскочил, готовый провести к нужному дому.
— А я?
— А ты — давай с нами. Идти-то сможешь?
Фантин кивнул, поднялся-таки с земли и убедился, что идти сможет. Вот бежать — уже нет.
— Я тоже, — горько усмехнулся мессер Обэрто. — Ладно, пойдем потихоньку. Глядишь, и дошкандыбаем, а?
— Э-э-э…
— Спрашивай.
— Как вы догадались, что ресурдженты явились воскрешать кого-то из Циникулли?
— Не воскрешать, сынок, не воскрешать. А совсем наоборот. Догадался? Так, птички напели. Еще вопросы?
— Перстень… чего мне теперь с ним делать?
— Как «чего»?! — встрял возмущенный Малимор. — Носить. По справедливости!
— Оставь пока у себя, — добавил магус. — Там разберемся.
Перстень с непривычки немного жмет, и Фантин неосознанно вертит его на пальце так и сяк, пристраивая поудобней.
И из-за этого чуть не роняет на пол теплый сопящий сверток, который тут же отзывается недовольным пыхтеньем и чмоканьем. Хорошо хоть не разревелся и не напрудил в пеленки — было бы конфузу, в библиотеке-то самого синьора Леандро!
Тем временем дверь скрип-поскрии — и входят, гоня перед собою стойкую ароматную волну, ресурдженты. Оба гладко выбриты и хорошо отдохнули, как следует перекусили, это и по лицам видно, и по осанке. Они вчера, небось, туда-сюда из Верхнего в Нижний и обратно не бегали, а ходили неспешно, чинно. Теперь заявились выслушивать объяснения магуса.
Градоначальничий распорядитель — худощавый дядька с кислой рожей — уважительно поводит рукой в сторону двух пустующих кресел в дальнем углу комнаты, напротив двери. Садитесь, значит, и извольте подождать, синьор Леандро скоро пожалуют.
Фра Клементе и, с едва заметным запозданием, фра Оттавио здороваются с мессером Обэрто. Старший алоплащник любопытствует:
— Как прошли утренние изыскания? Разрешились ли вопросы, которые столь взволновали вас тогда?
— Разрешились. В свое время я подробнейшим образом расскажу обо всем.
— А это… — фра Клементе запнулся, подбирая подходящее выражение, — эти чада — результат оных изысканий? — от растерянности алоплащник, и так выражающийся кучеряво, вообще переходит на архаичный штиль.
— В некотором смысле, — туманно отвечает мессер Обэрто. — О чем тоже будет сказано в свое время.
Ресурджент, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре, кивает, алоплащники проходят и усаживаются в предназначенные для них кресла. Оба готовы ждать, сколько будет нужно.