Иван Дмитриевич понял, что о побеге Марфы Никитичны никто не удосужился ему сообщить, и решил тоже промолчать.
— Если вы помните, у Каллисто было сорок девять братьев, и все они вместе с Ликаоном участвовали в убийстве Аркада. — Зеленский извлек из-за пазухи лист бумаги, карандаш и пристроился на подоконнике. — Итак, записываем. Марфа Никитична, как мы предполагаем, это Каллисто. Яков Семенович — Аркад. Ликаона обозначим буквой «икс». Его сыновей, соответственно, «икс-один», «икс-два» и так далее до сорока девяти. Понятно, в нашем варианте их может быть и меньше. Зевс у нас пусть будет «игрек».
— Пусть, — одобрил Иван Дмитриевич, с тоской взирая на эту бухгалтерию.
— Теперь смотрите. Этих двоих вычеркиваем. — Зеленский размашисто и, похоже, с удовольствием перечеркнул Якова Семеновича с его матушкой. — Рядом с Ликаоном ставим знак вопроса. Он жив, но должен умереть. Его сыновья тоже пока живы, и трудно в современных условиях предположить, что все они будут испепелены молнией. Миф, я это вам сто раз говорил, не схема, а намек. Разумеется, братья Каллисто — это не родные братья Марфы Никитичны, а соучастники убийства Аркада, то есть Якова Семеновича, и, само собой, заинтересованы в том, чтобы тайна его смерти осталась нераскрытой. Но кто они, эти братцы? По моему мнению, тут замешались интересы каких-то весьма влиятельных лиц. Какая-то коммерческая, скорее всего, компания сочла деятельность Якова Семеновича вредной для себя, и он был убит.
— Ого, — засмеялся Иван Дмитриевич, — куда занесло вас от аркадской царевны!
— Зря смеетесь. Я думаю, вы сильно рискуете, занимаясь этим делом. Ваша жизнь в опасности.
— Вот как?
— Да, я так думаю. Скажите, не получали вы… ну, что ли, некоего знака?
— Я вас не понимаю.
— Чего-то вроде угрозы. Как бы предостережение. Не получали? Если да, то мой вам совет: внемлите. С этими братцами, пусть даже их не сорок девять, шутки плохи. Они страшнее, чем масоны, которыми вы интересовались.
— Я, Сергей Богданович, понадеялся на егерей, но те проспали.
— Хотите призвать на помощь солдат? О чем вы? Какие егеря?
— Оловянные, — сказал Иван Дмитриевич, не снисходя до объяснений.
Жена давно и отчаянно сигналила ему, что ей неловко стоять без мужа, когда все мужья при женах. Это, впрочем, было не совсем так, как она изображала. Ее развлекал беседой Зайцев, чья курочка тем временем кокетничала с бароном Нейгардтом. Его короткое дыхание в смысле неплатонической любви не мешало невинному соседскому флирту.
— Вчера я заметил у вашей супруги прелестный красный зонтик, — подходя к Зайцеву, оказал Иван Дмитриевич.
— Мой подарок, — похвалился тот.
— И давно вы ее порадовали?
— Три дня назад. В воскресенье вечером вышел прогуляться перед сном и вернулся с добычей. Вы не поверите, этот зонт я нашел в мусорном ларе возле дома. Случайно проходил мимо, смотрю, алеется. Причем целехонек.
— Вы объяснили его происхождение вашей жене?
— Конечно! Ей ведь вдвойне приятно иметь такую вещь и знать, что за нее не заплачено ни копейки.
Зайцев говорил достаточно громко для того, чтобы его мадам поняла, о чем речь.
— Идем! — велела она мужу, обворожительно улыбаясь его собеседникам, а заодно всем тем, кто мог слышать это признание.
— Я, душенька, в чем-то провинился?
— Идем…
Они вышли в коридор, и через мгновение оттуда донесся звонкий всплеск пощечины.
3
Теперь настал черед поговорить с баронессой, а для этого следовало сначала отделаться от жены. Задача была не из легких, но решение нашлось: послать ее в соседнюю комнату, где принимала соболезнования Шарлотта Генриховна.
— Пойди к ней без меня, — предложил Иван Дмитриевич, — наедине у тебя выйдет естественнее. Вы обе женщины, я вам только помешаю. Скажешь что-нибудь простое, сердечное.
Он нежно тронул жену за плечо и добавил грудным голосом:
— Как ты умеешь.
Она клюнула, а Иван Дмитриевич из-за спины Нейгардта знаками показал баронессе, чтобы та вышла в коридор. Там он быстро провел ее в пустой кабинет хозяина, закрыл дверь и сказал:
— У нас мало времени, обойдемся без предисловий. Мне известно, что в ночь смерти Якова Семеновича вы были в «Аркадии».
— Да, с князем Панчулидзевым, — на изумление спокойно ответила она. — И что дальше? Кого из нас вы подозреваете в убийстве, меня или князя?
— Князя, — для затравки сказал Иван Дмитриевич.
— Это смешно.
— А если — вас?
— Еще смешнее.
Она потянулась к дверной ручке, но он прижал дверь ногой.
— Извините, разговор не кончен. Вы ведь, я думаю, не хотите, чтобы ваш муж узнал, где и с кем вы провели ту ночь.
— Можете не трудиться. Он и без вас это знает.
— Знает? — поразился Иван Дмитриевич.
— Он сам послал меня к Панчулидзеву.
— К нему в постель?
— Да, князь обещал мужу свое содействие при одной чрезвычайно выгодной финансовой операции, но ставил условие. Вы понимаете…
— И часто барон давал вам такие поручения?
— Редко, но бывало.
— Чего же вы тогда так боялись, что он узнает о подарке любовника?
— Потому что медальон подарил мне другой человек. Одно дело — послать меня к Панчулидзеву, тут наш с мужем общий семейный интерес и взаимное доверие. Но бескорыстно завести любовника— это совсем другое. Этого барон мне никогда не простит. Ему ничего не стоит оставить меня без копейки.
— А этот ваш любовник… Чем он так хорош, что вы под угрозой бедности рискуете носить его подарок?
— Я не буду перечислять его мужские достоинства, — отвечала баронесса, глядя куда-то мимо Ивана Дмитриевича. — Но уж коли мы с вами дошли до таких интимностей, скажу одно: у него необыкновенная фантазия во всем, что касается любви.
— Еще бы, — тихо проговорил Иван Дмитриевич, тоже глядя вниз и вбок. — Ведь он был хром, как бес.
— Как лорд Байрон, — сказала она. — Значит, тогда в лесу вы все-таки узнали меня?
— Я узнал ваш красный зонт, который вы затем выбросили на помойку. Для чего вы это сделали?
— На всякий случай. Боялась, что вы будете шантажировать меня. Пригрозите донести мужу, начнете вымогать деньги. Простите, но соседи про вас говорят разное.
— По-моему, — усмехнулся Иван Дмитриевич, — не я вас шантажировал, а вы меня. Увидели на улице, как мой сын играл таким жетончиком, и стали уверять меня, будто я рогат, как барон.
— Ваш мальчик сам сказал мне, что эту игрушечку ему купила маменька.
— Вернемся к зонтику. Может быть, вы решили избавиться от него, чтобы я впоследствии не связал его с вами, а вас — со смертью Якова Семеновича?
— Но я выбросила его еще в воскресенье! Сразу после нашей с Яковом прогулки в лесу.
— Значит, вы уже знали, что в ту ночь он должен умереть? Она прижала руки к груди:
— Клянусь всем святым, я ни о чем не знала!
