— Товарищ старший лейтенант! Вас просят подойти к зданию штаба.
— А кто просит?
— Заместитель командира нашего полка по летной части и еще там пара человек.
— Хорошо, иду!
'Это что еще за 'выкидыш' судьбы. Опять ко мне у кого-то претензии нарисовались? Или, может, это по пикированию вопросы появились. Двигаться будем быстро, но не бегом. Я ведь не прикомандированный к полку'.
В группе людей, стоящих у штаба выделялись три человека. Кряжистый майор, видимо и был тем самым начлетом, пославшим за Павлой лейтенанта. Рядом с ним стояли двое мужчин в гражданском.
— Товарищ майор, старший лейтенант Колун из 23 ИАП. Прибыл по вашему приказанию.
— А имя отчество у вас, старший лейтенант, имеются?
— Так точно. Павел Владимирович.
Высокий мужчина в короткой кожаной куртке и светлом тонком свитере выдвинулся чуть вперед. На его худом волевом лице выделялись слегка прищуренные глаза. В их умном и спокойном взгляде читался интерес к собеседнику. Несколько секунд молча рассматривали друг друга. И тут у Павлы в мозгу очередной раз щелкнуло.
'Да ведь это же сам Громов! Лучший пилот всех времен и всех братских народов СССР! Да и не только СССР! Человек, который летал практически на всем. Вот это мени пощастило, так пощастило! Как говаривал когда-то в будущем один отвязный слесарь-сборщик, которого я два раза чуть было из бригады не уволила, и один раз чуть ключом не прибила. А Громову вроде бы в начале 1938 комбрига дали. Ну, и как же мне к нему обращаться, теперь? По имени отчеству, наверное, нельзя, за панибратство сочтут. А может, это я путаю, и комбрига ему еще не дали? Скажу, и конфуз выйдет. Нет, не путаю. У нас в аэроклубе в стенгазете вырезка его биографии висела. Я этот текст в жизни не забуду. Сколько я его раз читала, когда решения повторной медкомиссии ждала. Значит все же комбриг. А второй парень с широким лицом, волжанина, это кто? Тоже какой-нибудь испытатель или, может, конструктор. На Поликарпова чем-то похож, но точно не он. Трудись родная, извивайся, давай сильнее. Ползи, ползи…Нет. Не помню я такого лица. Да и не физиономистка я'.
— Это вы там, на УТ-2, недавно пилотажили?
— Так точно, товарищ комбриг!
— Хм. Я сейчас не в форме, так что можно и не по уставу. Предлагаю по имени отчеству общаться. Не возражаете?
— Ник… в смысле согласен, Михаил Михайлович.
— Ну, вот и отлично. А что это вы такое там, Павел Владимирович, только что изображали?
— Отрабатывал тренировочный пилотажный комплекс.
— Вот как? Если вам нетрудно расскажите о нем поподробнее.
'И чего мне ему рассказывать-то? Дураку ж понятно, что этот комплекс я не сегодня придумала. Это же мой коронный номер в свое время был. Начну сейчас врать, и наше знакомство тут же и закончится. Стоп! Я ведь этот комплекс тогда у чемпиона федерации срисовала. А потом, его элементы я, без разрешения, фактически подпольно отрабатывала. Пока не заловили меня с этим, и уже официально не разрешили тренироваться. Мне тогда Василькин, наш старейший инструктор, глядя на мои художества, так сказал – 'И на кой хрен тебе эти соревнования? Каким медом тебе там намазано, а? Хоть ты и девка, а вот тебе мое стариковское слово – шла бы ты лучше служить. Не знаю, берут ли сейчас вашу сестру, а то в войну бы уже звеном командовала бы. У тебя ж талант, дуреха! Вот ты, красавица, научилась эффектно разные фигуры крутить, а ведомо ли тебе, для чего те фигуры умными людьми выдуманы? А? Вот, к примеру, что такое твоя любимая косая петля знаешь? А косая петля, девонька, это уход от скоростной атаки вражеского истребителя на средней дистанции открытия огня. Или маневр противодействия, если он сам на скорости на прямую петлю лезет. Это чтобы тебе и высоту сохранить, да и в стороне от него под углом к его курсу оказаться. Ну, а бочка твоя со скольжением? Этот же способ перехода от обороны к атаке. И скольжение с крутым пикированием, которое ты нынче делала, это ведь уход от атаки, когда по тебе метрах на двухстах уже из всех стволов шпарят. Ясно тебе 'спортсменка'? А ты все трещишь, да в глаза заглядываешь 'красиво ли выходит'. Жив остался, значит красиво вышло!'. А ведь Василькин был, между прочим, тоже не хрен собачий какой-нибудь. Он в свое время инструктором воздушного боя, в каком-то, не то запасном полку, не то в УАЦ служил. Вроде бы даже он еще на Ла-11 и первых реактивных, китайцев с корейцами вначале 50-х обучал. Угум. Вот в таком, видать, ключе и нужно нашей 'живой легенде' все это рассказывать…'.
— Данный комплекс планируется, как метод отработки элементов пилотирования истребителя в воздушном бою. Основными задачами для пилота при выполнении комплекса являются отработка точности и легкости переходов между фигурами пилотажа, контроль окружающего воздушного пространства, а также удержание достаточных скорости и высоты с целью обеспечения готовности к отражению атак противника, и своевременного перехода к собственным контратакам. Примерно так.
'Ух! Если бы я была Пиноккио, то уже своим носом Громову глаз бы проткнула. Научилась ведь врать, правдолюбка бывшая…Мдяя'. Комбриг-испытатель повернулся к своему широколицему спутнику и слегка улыбнулся.
— Ну! Видал, Георгий Михалыч. 'Примерно так'. А ты говорил, 'спортсмен'.
— Да уж больно красиво это у него смотрится, Михал Михалыч. Словно человек к выступлению целый год готовился. Даже не верится, что это им для воздушного боя отрабатывается.
Павла стояла по стойке вольно, и не знала, куда себя деть. 'Стою тут, как рысак чистокровный, которому покупатели в зубы смотрят, и по бабкам хлопают. И чего им от меня надо то?'. Главный испытатель страны, на пару секунд задумался, и продолжил беседу.
— Павел Владимирович, а вы ведь вначале там, вроде бы, посадку с боковым ветром отрабатывали. Или мне показалось?
— Да, отрабатывал.
— С боковым ветром вы хорошо садились. Ну, а это вы для чего планируете использовать?
— Планирую подготовить командованию полка и бригады, предложения по безопасности полетов в боевых условиях.
— Поясните поподробнее.
— В боевых условиях ведь очень важно снизить количество потерь, как боевых, так и от аварий на посадке. В том числе и в обстановке применения противником тактики ударов по возвращающимся на аэродром подбитым и поврежденным самолетам. Вот я и тренирую посадку с любого ракурса к ветру и полосе. Чтоб если без топлива или подбитый возвращаешься, то сразу с одного захода садиться. Так мы вроде бы слегка увеличиваем риск во время учебы, но сильно снижаем риск в боевых условиях.
'Опять переглядываются. Надо чего, сразу говори. Хватит уже крутить-вертеть. А то, понимаешь, переглядываются, перемигиваются и порядочную девушку в краску вгоняют. 'Ты скажи, ты скажи, чо те надо…'. Ага, решили что-то. Ну и чем мы вам…'. Голос Громова был тих и спокоен, диссонируя с фамилией владельца.
— Товарищ Колун. Вы на все вот это, в смысле пилотажный комплекс и сложные посадки, нам ваши планы боевой учебы сейчас показать можете?
'Были бы они, эти планы. Интересно, а для чего им это. Они ведь вроде бы новые самолеты испытывают. И причем тут тогда сложный пилотажный комплекс? Тех 'гадких утят' вроде сначала учат просто в воздухе держаться. Ну, там виражить, и из штопора выходить, и уж потом принимают решение о запуске в производство. А боевой пилотаж отрабатывают уже, когда войсковые испытания проходят. Или это я путаю? А, может, им просто 'свежий взгляд' нужен по боевому пилотированию какой-то опытной 'крокозябы'? Типа моделируют они себе, моделируют, чего она принципиально делать не может. Вот потому и гребут под себя все, что шевелится из летного опыта. Угу, 'и с Волги, и с Дону'. Хотя уж у них-то там же в Раменском 'летных зубров', наверняка как муравьев. И не такие, небось, а в разы покруче комплексы придумывают. Чем их этот-то мой 'тройной тулуп' так зацепил? Ладно, надо мне дальше свою сольную партию блеять'.
— Михаил Михайлович, планы я вам предоставить сейчас не могу. Дело в том, что комплекс мною
