— Игорь, поздравляю, все другие знаменитости умничали и говорили: «Конечно, друзья, что такое жена и родственники...»
— Я говорю наоборот.
— Поэтому гордитесь. Мне это ближе. Хотя им я говорил, что мне ближе то, что они говорят. Я провокатор, я лгун, я мерзавец.
— Как потеря ребенка может с чем-нибудь сравниться?
— Нет, не верю. Чего стоит один Пастернак. Я действительно считаю, что поэзия и музыка — более высокие виды искусства, чем театр. Его не отношу к такому высокому проявлению. Это тоже божественное проявление, но не такое высокое, как поэзия и музыка.
— Гениальные актеры, по-вашему, были, будут, есть в театре? Во все века?
— Да, будут. Но больше поэтов и композиторов. Театр вторичен.
— Назовите известных Вам.
— Вы знаете, в чем дело... В последнее время на каждой презентации, которые
175
у нас проходят, все говорят это слово, оно сейчас затаскалось. Я не знаю, кто из современников гениальный, а кто не гениальный. Я видел проявления гениальности у Смоктуновского в «Идиоте». В БДТ. Вот это было гениальное исполнение, я это видел.
— Вы хотите ограничиться этим? Давайте ограничимся.
— Вот и я хочу...
— Сколько раз Вы говорили себе, как Пушкин, подпрыгивая: «Ай, да сукин сын! Ай, да молодец». Вы себя называли гениальным?
— Никогда. Мне очень приятно, когда так говорят, но я очень скептично к этому отношусь. Я не очень верю. Поэтому когда Вы, например, мне это говорите, внутренне я улыбаюсь.
— А если я докажу, что я солгал, Вы будете мне благодарны? Привыкли за брань, за критику благодарить? Или не умеете этого?
— Нет, почему, мне она всегда интересна. Не знаю только, почему я должен благодарить.
— Ну, Бога благодарят за болезни. Вы знаете, что некоторые религии...
— Ну, я до такого совершенства еще не дошел.
— Хорошо, тогда о другой благодарности. Игорь, Вы считаете, что Вам небо подарило Вашу жену Таню?
— Да.
— Если бы Вы думали по-другому, Вы, конечно, соврали бы в диктофон?
— Ну не знаю. Но этот ответ был искренен.
— На прощание спрошу, Вы не скучали, говорили с удовольствием?
— Про удовольствие не знаю, но не скучал.
176
— Булат Шалвович, Вы теперь выздоравливаете и говорить Вам приходите чаще с самим собой, поэтому начну со злободневного. Помните лермонтовское «Выхожу один я на дорогу». Но дальше: « И звезда с звездою говорит». Скажите а если бы сочинилось у него как-нибудь так, что звезда сама с собой говорит. Как Вы думаете, все равно это стихотворение было бы шедевром?
— Честно говоря, в отличие от Пушкина, который грандиозное явление Лермонтов, на мой взгляд, просто прекрасный поэт.
— А кто из поэтов XX века — Ваши любимые?
— Бунин, Блок, Набоков, Пастернак, Мандельштам. Ахматова и Цветаева — обе прекрасны. Но Ахматова — мой поэт, а Цветаева — не мой...
— Один только раз позволю себе Вас проэкзаменовать. Помните наизусть какие-нибудь строчки Набокова?
— О нет, я не помню. Я даже своих не помню.
— Вам никогда не казалось, что пристрастия, которые мы накапливаем за жизнь, достаточно случайны или вызваны нашей неповоротливостью, ненужной занятостью. Совершенный человек, наверное, может встряхнуться и все станет на иные места... Например, в один прекрасный день Вы идете по улице и думаете: «Я изменю свою жизнь».
— У меня такого не бывает. Это моя жизнь.
— Но Ваши пристрастия ведь менялись?
— Да, конечно. С детства я любил Пушкина. Так сложилось. Может быть, меня так воспитали, но десятилетиями я любил его. И в один прекрасный день, как Вы говорите, я его открыл. Это бывает не только у меня. Рождается ребенок, его приучают любить, и он любит. Только став взрослым, сознательным, он понимает почему любит.
— А Бунина Вы любили с детства?
— Я из семьи пламенных большевиков. Меня тайком водила в церковь нянька. И однажды, прознав про это, ее выгнали.
— В Бога Вы веруете, открыли его для себя?
— Нет. И сейчас это было бы искусственно для меня. Я думаю, что есть логика развития природы, и это называется Бог. А Бог как существо...
— Ни один умный человек так и не думает...
— Как раз многие люди думают именно так. А существование нравственного закона реально, но оно совершенно объективно.
— Что Вас больше всего поражало в жизни, чему Вы не переставали удивляться?
— Горькое и печальное. И к концу я ощущаю зло в большем количестве, чем раньше.
— Сталкиваетесь чаще?
— Ощущаю больше. Сталкивался и раньше, но полагал, что это случайное явление, что добро преобладает. Но сейчас я понимаю, что зло от злобы.
—- У Вас есть дети?
— Да, два сына.
— И внуки?
178
— Да, внуку тринадцать лет.
— Вы ловили себя на том, что к внуку относитесь более нежно, чем к сыновьям?
— Так сложились обстоятельства, что с внуком я общаюсь редко, к сожалению.
— Вспомните, пожалуйста, эпизод, когда уговаривали себя перешагнуть через что-то?
— Было такое, но не хочу вспоминать.
