короткое время выродиться либо в демократию, либо в олигархию. Это суждено было испытать уже Ферамену, когда он сделал попытку ввести такую „смешанную конституцию' в Афинах; да и та смешанная конституция, которую ввел Тимолеон в освобожденных им Сиракузах, лишь на малое число лет пережила своего творца.
Более действительным, чем эти попытки реформ, оказывалось влияние общественного мнения на применение существующих правовых норм. Так, Афинское народное собрание после восстановления демократии в 403 г. осуществляло свою судебную компетенцию лишь в исключительных случаях, и политические процессы обыкновенно передавались на рассмотрение суда присяжных; такое беспорядочное судебное разбирательство, какое имело место при осуждении стратегов, одержавших победу у Аргинусских островов, с тех пор более не повторялось. Точно так же со времени изгнания Гипербола в 417 г. остракизм вышел из употребления, хотя закон об остракизме никогда не был отменен. Положение, согласно которому всякое постановление Народного собрания, противоречащее существующему закону, недействительно, было снова подтверждено при восстановлении демократии в 403 г., и — что важнее — оно в общем постоянно соблюдалось на практике. Судебная компетенция, которою до сих пор пользовался Совет при принятии от должностных лиц отчета об их деятельности, была ограничена, и разрешена апелляция на решение Совета к суду присяжных. Этими и другими подобными мероприятиями были предотвращены по крайней мере некоторые из худших зол демократии, но о действительных гарантиях законности при тогдашнем составе судов присяжных все-таки не могло быть речи.
Именно ввиду этого греческие политики того времени не решались приступать к коренной реформе действующего права, как ни была она необходима во многих отношениях. Ибо уважение к законам, жившее в народе, в значительной степени основывалось на их древности и на пиетете, которым пользовались имена их творцов. Поэтому в Афинах не решались отменять законы Дракона и Солона и, самое большее, исправляли их в отдельных пунктах. После падения Четырехсот с этой целью была избрана комиссия; правительство Тридцати пошло дальше по этому пути, стараясь в особенности устранить неясность старых законов более точным изложением их текста. Восстановленная демократия продолжала и довела до конца этот пересмотр. В Сиракузах при Тимолеоне также ограничились только пересмотром старых законов Диокла, с главной целью устранить те выражения, которые стали непонятными; поэтому коринфяне Кефал и Дионисий, которым было поручено это дело, считались не законодателями, а лишь „толкователями законов'. Даже вновь основанные города иногда не вырабатывали сами законов для себя, а предпочитали просто заимствовать законы у какой-нибудь другой общины; так, в Фуриях были введены законы Харонда. Естественным результатом всех этих условий было то, что оставались в силе многие законодательные постановления, приуроченные к совершенно иным экономическим и социальным порядкам, так что, например, в эолийской Киме удержался даже институт соприсяжников в уголовном процессе. Правда, это были исключения; но и в Афинах право жалобы в уголовных делах все еще принадлежало исключительно пострадавшему или его родственникам, а тот, кто одерживал верх в гражданском процессе, и теперь должен был сам осуществлять свое право посредством захвата какой-нибудь части имущества своего противника.
Большие перемены произошли в области администрации. Самым больным местом последней было финансовое ведомство, ибо греческие государства этого времени постоянно терпели нужду в деньгах, отчасти ввиду беспрерывных войн, отчасти ввиду крупных и все более возраставших расходов, каких требовали в демократических государствах плата за отправление политических обязанностей и особенно раздачи денег народу. При таких обстоятельствах увеличение государственных доходов было неизбежной необходимостью. Новые подати было очень трудно вводить, так как уже в V веке была создана, по тогдашним условиям почти полная, система косвенных налогов, и греческие республики упорно держались правила взимать с граждан прямые налоги лишь для покрытия чрезвычайных нужд. Изредка прибегали, правда, к введению монополий; так, византийцы однажды предоставили одному предпринимателю исключительное право на производство банковских операций в их городе, а в эпоху Александра Пифокл выступил в Афинах с проектом, чтобы государство закупило весь свинец, добытый в Лаврийских рудниках, по существовавшей до тех пор цене в 2 драхмы за талант, и затем установило цену в 6 драхм. Но все это были случайные попытки, предпринимавшиеся лишь в минуты финансовых кризисов без всякой последовательности; притом, не существовало ни одного предмета роскоши, потребляемого в больших количествах, который мог бы служить объектом прочной и доходной монополии, а соляная монополия в стране с такой развитой береговой линией, какою обладала Греция, не могла принести больших барышей. Следовательно, единственным действительным средством для увеличения государственных доходов оставалось повышение либо преобразование существующих уже налогов. Так, в Афинах пошлина в 1 % со стоимости ввозимых и вывозимых товаров, взимавшаяся в V веке, — во время Декелейской войны была увеличена вдвое и удержана в этом виде и после заключения мира; гербовая пошлина, которую государство взимало при продажах, также была увеличена вдвое. Все это были, правда, еще довольно умеренные нор мы, и не только по воззрениям нашего времени; но крупный торговый город, как Афины, не мог чрезмерно отягощать коммерческий оборот, чтобы не подорвать своих собственных жизненных интересов. Реформы же в области косвенных налогов затруднялись тем, что государство все еще не решалось взять в свои руки взыскание этих сборов и продолжало держаться откупной системы, сознавая, что взимание их самим государством откроет широкий простор хищениям. Оставалось, следовательно, только следить за тем, чтобы откупная сумма возможно более приближалась к действительной сумме сборов, и уничтожать монополии крупных товариществ, обративших откуп косвенных налогов в правильное торговое дело. Чего можно было достигнуть в этой области, показывает деятельность афинского политика Каллистрата в Македонии во время его изгнания (выше, с.235).
Больших улучшений можно было достигнуть в области прямых налогов. Их взыскание производилось в V веке отчасти еще довольно грубым способом; затем, когда со времени Пелопоннесской войны в Афинах и, без сомнения, также в других государствах пришлось облагать граждан такими податями через короткие промежутки, то надо было позаботиться о более справедливой раскладке их. И вот, при возобновлении войны со Спартою, в архонтство Навсиника (378/377 г.), в Афинах была произведена оценка всей недви жимой и движимой собственности всех граждан и союзников, результаты которой в течение человеческого поколения и, вероятно, еще дольше служили основою прямого обложения. Податная норма была по нашим понятиям очень высока: имущественный налог в 1—2 % считался умеренным, хотя налог в 8 %, по мнению Демосфена, афиняне едва ли снесли бы. Однако Дионисий Сиракузский в трудную годину карфагенских войн взимал, по преданию, даже 20 % с имущества. Но при этом не следует забывать, что имущество в то время приносило в среднем втрое больший доход, чем теперь, и что подать с имущества была чрезвычайным налогом, к которому прибегали почти исключительно в военное время. Несмотря на это, в течение 10 лет, проведенных Демосфеном под опекой, т.е. приблизительно с 376/375 по 367/366 гг., было взыскано с имущества в целом 10%, т.е. ежегодно в среднем 1 % или около 8—10% с фондирован ного дохода. С оседлых иностранцев Афины во 2-й половине IV века, правда, взимали прямой имущественный налог, но лишь в скромных размерах 10 талантов, которые предназначались на покрытие расходов по постройке арсенала в Пирее.
Систему „литургий', т.е. личных повинностей на удовлетворение государственных нужд, уже в эпоху Пелопоннесской войны невозможно было применять в полном объеме. Правительство было вынуждено раскладывать расходы по триерархии каждый раз на двух граждан (выше, т.1, с.363—354), из которых, разумеется, только один мог командовать кораблем; затем, разрешено было вообще отдавать всю повинность в подряд предпринимателям, причем тот, на кого падала повинность, избавлялся от всех хлопот по снаряжению корабля, но оставался ответственным за все неисправности. Но и теперь триерархия была тяжелым бременем; поэтому в Афинах, при начале союзнической войны 357/356 г., была произведена реформа, благодаря которой эта повинность для большинства подлежавших ей граждан совершенно потеряла свой прежний характер и превратилась в прямой налог. Именно, 1200 наиболее состоятельных граждан были разделены на известное число товариществ, т.н. „симморий', из которых каждое в случае войны должно было снаряжать один или несколько кораблей. Благодаря этому названная повинность распределялась гораздо равномернее, чем раньше; но и эта реформа не устранила той несправедливости, которая являлась коренным недостатком системы „литургий', — именно, что все, на кого падала эта повинность, должны были платить одну и ту же сумму, несмотря на различие их
