вторгся в Эпикнемидскую Локриду и покорил всю страну, кроме укрепленного Нарикса. Теперь и беотийцы выступили в поход; близ Аб на фокейской границе они ночью напали на Фаилла и обратили его в бегство, после чего на далекое пространство опустошили Фокиду. Но когда затем беотийцы сделали попытку освободить Нарикс, который все еще осаждали фокейцы, — счастье изменило им; Фаилл отбросил врагов и благодаря этой победе сумел взять город приступом. Вскоре после этого он заболел и, прохворав довольно долго, умер; верховное начальство в Фокиде перешло к сыну Ономарха Фалеку, только что вышедшему из младенчества юноше. После этого война продолжалась с переменным успехом еще несколько лет; в открытом поле победа оставалась обыкновенно за фиванцами, и им не раз удавалось вторгаться в Фо киду, опустошать открытую страну и овладевать каким-нибудь небольшим городом; но они не были в силах наносить врагу решительные удары или даже только вернуть под свою власть отпавшие от них союзные города Орхомен, Коронею и Корсии. Хотя дело и не доходило до крупных сражений, но беспрестанные мелкие стычки стоили обеим сторонам немалого числа людей, и если фокейцы легко могли возмещать эти потери посредством набора новых наемников, то фиванцам приходилось вести войну отрядами из граждан. Правда, дельфийская храмовая казна с каждым годом все более истощалась, а в тот день, когда она была бы вполне исчерпана, фокейское разбойничье государство неминуемо должно было рухнуть, и фиванцам легко досталась бы победа.
Таким образом, у фокейцев было дел по горло; Афины в ближайшее время также не имели возможности предпринять поход против Филиппа. Несчастная война с союзниками сильно пошатнула финансовое положение государства, и Афины настойчиво нуждались в нескольких годах мира, чтобы собраться с силами. Вообще среди образованных и зажиточных классов начало все более распространяться убеждение, что роль великой державы не по силам государству и что оно поэтому должно отказаться от той политики широких начинаний, которую вело до этих пор. Мир поставил людей этого образа мыслей у кормила правления. Их вождем был Эвбул из Пробалинфа, человек уже пожилых лет, приобретший известность особенно своей неутомимой деятельностью в области финансового управления. В Великие Панафинеи 354 г. он принял на четыре года заведование теориконом, той кассой, которая питалась излишками государственных доходов и назначение которой заключалось в том, чтобы обеспечивать правильную выплату пособий, раздаваемых народу во время больших празднеств. С этой должностью издавна был соединен известный контроль над всем финансовым ведомством, без чего она и не могла бы отвечать своей цели; благодаря влиянию Эвбул а эта компетенция была значительно расширена, руководство общественными постройками возложено на заведовавших кассой теориконом и им вверено почти все финансовое управление. По всей вероятности, Эвбул оставался в этой должности и весь сле дующий финансовый период, т.е. с 350 по 346 гг., а может быть, и долее. Если наряду с ним и стояло несколько равноправных товарищей, то его превосходное знакомство с делом, равно как и его политический авторитет должны были сделать его самым влиятельным членом коллегии и, следовательно, фактически руководителем финансового управления Афин в эту эпоху.
Эвбул принадлежал к хорошей фамилии и был далек от демагогии в низменном смысле этого слова; но при тогдашних условиях государственный деятель, достигший власти в Афинах, мог удержать ее за собою только в том случае, если опирался на городскую чернь, располагавшую большинством голосов в Народном собрании. Уже Перикл был принужден создать себе такую опору путем предоставления толпе материальных выгод, и почти все афинские государственные люди, действовавшие после него, следовали его примеру. Естественно, что Эвбул не уклонился от установившейся практики, а блестящие результаты его финансового управления давали ему возможность ассигновать пособия народу чаще и в большем размере, чем когда-либо до него. Но при этом он не оставлял в пренебрежении и прочие нужды госу дарства. Он выплатил неуплаченные военные издержки, пополнил арсеналы, преобразовал конницу, значительно увеличил флот, построил в гавани множество новых портовых зданий, начал постройку большого арсенала в Пирее и целого ряда других общественных зданий. И все это он сумел сделать, не отягощая граждан прямыми налогами.
Эти блестящие успехи были, разумеется, в значительной степени обусловлены теми реформами, которые Эвбул произвел в финансовом ведомстве; но главной причиной было то, что Эвбулу удалось в течение нескольких лет удерживать Афины от крупных войн. При многообразных интересах Афин, которые неизбежно затрагивались всяким политическим осложнением, какое возникало в бассейне Эгейского моря и далеко за его пределами, это была очень трудная задача, — тем более что близорукая оппозиция неустанно восставала против этой политики, называя ее трусливой и недостойной Афин. Между тем эти упреки были совершенно несправедливы, ибо повсюду, где жизненным интересам Афин грозила действительная опасность, Эвбул, не колеблясь, пускал в ход все силы государства, как например, когда Филипп после победы над Ономархом подступил к Фермопилам, и позднее в Олинфийской войне. Он старался предотвращать только бесполезное дробление сил. Так, он не поддался соблазну вмешаться в пелопоннесские распри, когда там снова вспыхнула война между Спартою и союзниками Фив (выше, с.342). Ту же сдержанность сумел он сохранить и по отношению к азиатским делам, как ни была со блазнительна представлявшаяся там, по-видимому, возможность вернуть Афинам по крайней мере часть могущества, утраченного в союзнической войне.
Демократии в отложившихся союзных городах скоро пришлось поплатиться за разрыв с Афинами. Морская война и здесь потребовала очень тяжелых финансовых жертв и повлекла за собою невыносимое отягощение богатых людей. Доведенные до отчаяния, зажиточные классы на Родосе, Косе и Хиосе восстали, и с помощью Мавсола им удалось свергнуть демократию и захватить власть в свои руки. Для охраны нового строя в городах были размещены карийские гарнизоны, так что Мавсол сделался фактически властелином предлежавших его государству островов. Афины проглотили эту обиду, удовольствовавшись слабым протестом, так как в эту минуту были совершенно не в силах предпринять войну против могущественного повелителя Карии. Когда вскоре затем Мавсол умер, оставив престол своей жене Артемисии, на Родосе вспыхнуло восстание; остров на короткое время вернул себе свободу, и родосцы отважились даже напасть на саму столицу Галикарнас. Но смелое предприятие потерпело неудачу, и Артемисия вернула себе власть над Родосом. После этого изгнанные демократы обратились за помощью в Афины; здесь в Народном собрании многие настаивали на необходимости заступиться за них, но влияние Эвбула оказалось достаточно сильным, чтобы и на этот раз удержать Афины от вмешательства в карийские дела.
С Персией, правда, невозможно было установить добрых отношений, но, к счастью, царь был всецело поглощен своими собственными делами, и афинская политика с успехом старалась воздвигать перед ним всевозможные препятствия, насколько это было возможно без открытых враждебных действий. Афинянин Диофант, предводитель наемников, принял начальство над египетским войском, и ему главным образом персы были обязаны тем, что поход, предпринятый около этого времени Артаксерксом III Охом в Нильскую долину, окончился неудачей. Когда затем Оронт, сатрап ионийско-эолийской береговой провинции, вторично восстал против царя, Афины вступили в тесные отношения с ним (349/348 г.). При этом случае им удалось вернуть себе Митилену, которая, как мы знаем, после союзнической войны отложилась от Афин (выше, с.214). Вследствие этого демократия была здесь низвергнута и на место ее установлено олигархическое правление, которое затем в свою очередь сменила власть тирана Каммеса. Теперь тиран был изгнан, и город снова вступил в Афинский морской союз; значительная часть мелких общин на Лесбосе последовала этому примеру.
Более серьезные трудности представляло улаживание спора с Филиппом; оно и послужило тем подводным камнем, о который, наконец, разбилась политика Эвбула. Правда, владыка Македонии обнаруживал большую готовность примириться с Афинами, но условием мира он ставил отказ ют Амфиполя, о чем Афинское народное собрание не хотело и слышать. Ввиду этого приходилось продолжать войну. Однако для наступательных действий против Македонии, которых требовали ораторы оппозиции, Афины не имели средств, а блокада македонского побережья, как ни была она стеснительна для Филиппа, разумеется, не могла привести к положительным результатам. Правда, общая опасность, грозившая со стороны Филиппа, сблизила теперь Афины с Керсоблептом Фракийским; старые противники заключили дружбу и союз, и фракийский Херсонес, самое уязвимое место Афинского государства, был, казалось, обеспечен против неприятельских нападений. Естественным последствием сближения между Афинами и Керсоблептом было то, что противник последнего, Амадок, примкнул к Македонии; его примеру тотчас последовали Византия и Перинф, враждовавшие с Керсоблептом из-за пограничных дел. И вот, после
