Они слышали, как он бродит по комнатам. Наконец дверь щелкнула, и наступила тишина.
— Он переживает по поводу выступления в суде, - объяснил Джеферсон.
Когда покончили с вычислениями, Ломакс обратился к последним страницам распечатки:
— Ваши выводы неплохи, но слишком категоричны. Вы вольны придерживаться одной теории, но сначала должны изучить все альтернативные, и если решили не принимать во внимание некоторые данные, сначала объясните почему. Даже если вы уверены в своей правоте, нельзя не допускать возможности, что кто-то другой тоже окажется прав. Вам следует также включить некоторые последние данные. В январе в 'Астрофизическом обозрении' публиковалась статья из Чили о скорости красного смещения. Я выписал для вае несколько абзацев. Это просто краткое изложение, и вам не обязательно вставлять его дословно, но можете сослаться на него.
Джеферсон поблагодарил.
— Прочтете?
Юноша кивнул и принялся читать. Он выглядел моложе и худее, чем Ломакс запомнил с прошлой встречи. От напряжения лицо осунулось, под глазами залегли круги. Внезапно Ломакс почувствовал тревогу.
— Джеферсон, вы не больны? - спросил он.
Юноша поднял глаза. В первое мгновение он изобразил удивление, но когда понял, что Ломакс действительно беспокоится, выражение лица изменилось. Несмотря на то что Джеферсон пытался бороться с собой, лицо его сморщилось, рот исказился, веки закрылись, а по щекам потекли слезы, капая на бумаги. Он достал платок и высморкался. Ломакс положил руку ему на плечо, и это простое сочувственное движение, вместо того чтобы успокоить Джеферсона, заставило его затрястись от рыданий. Он уронил голову и закрыл глаза, плечи и спина содрогались. Юноша всхлипывал в полном молчании.
Когда он перестал плакать, то, как Ломакс и предполагал, начал извиняться. Они тихо заговорили. Ломакс гадал, сколько раз Джеферсон вот так же тихо плакал в своей комнате, стараясь не разбудить отца.
— Не извиняйтесь, просто расскажите, в чем дело. Экзамены?
Джеферсон живо замотал головой. Ломакс ждал, когда он заговорит.
— Я так несчастен, - произнес Джеферсон, снова высмор-кавшись. - Я… я тоскую по ней.
И снова залился слезами. Ломакс решил, что юноша говорит о несчастной любви, хотя он мог иметь в виду и собственную мать, так как в квартире явно не было женщин. Он ждал, пока Джеферсон выплачется.
— О ком вы тоскуете, Джеферсон? - осторожно спросил он.
— Гейл!.. - прорыдал юноша.
Ломакс вздохнул. Он даже не удивился. Ломакс устал удивляться собственной слепоте и недогадливости.
— Наверное, за эти месяцы я впервые произнес ее имя вслух, - прошептал Джеферсон.
— Гейл, Гейл, Гейл, - сказал Ломакс.
— Гейл, Гейл, Гейл, - эхом повторил Джеферсон. Он всхлипнул. - Я держался, пока не появились вы и мы не пошли в ее квартиру.
— А мне тогда показалось, что вы очутились там впервые.
— Я хотел, чтобы вы так подумали. Но я не врал. Со времени убийства я не заходил туда. А до ее отъезда во Францию бывал там миллионы раз. А теперь вот они арестовали Джулию, скоро будет суд, и по телевизору все время показывают ее…
На сей раз юноше удалось удержаться от слез. Ломакс заметил, с какой фамильярностью Джеферсон упомянул имя Джулии.
— Вы хорошо знали Гейл?
Джеферсон поднял глаза - в них застыли слезы.
— Очень хорошо, - сказал он.
— Вы были близкими друзьями.
— Друзьями, приятелями. Я никогда не был уверен, кем являюсь для нее.
— Вы спали с ней?
Слезы потекли из глаз Джеферсона.
— Я не сопляк, - сказал он. - Просто не могу остановиться. Наверное, вы считаете меня слизняком.
— Нет.
Джеферсон рассказал Ломаксу, что впервые увидел Гейл, когда она въезжала в дом. Поначалу они не замечали друг друга. У Джеферсона была симпатичная подружка, которая училась на историческом. Постепенно они с Гейл стали друзьями. Подружка Джеферсона познакомилась с одним теологом и оставила его. Гейл и Джеферсон переспали. Это было необыкновенно.
— Профессор, это невероятно. Потрясающе. Я поднимался к ней каждый день, если Гейл пускала меня. Если бы она позволила, я бросил бы университет и все дни напролет занимался с ней любовью.
— Ого, - с завистью заметил Ломакс.
Джеферсон прошептал:
— После ее смерти я пошел к проститутке. Я решил, что больше никогда не испытаю того, что испытывал с Гейл. Я почти тронулся умом.
Ломакс слушал.
— Это было ужасно. Просто кошмар. Я думал, что профессионалка сможет хотя бы технически повторить то, что умела делать Гейл. Где там. Забудьте.
Против воли Ломакс улыбнулся.
— Полиция допрашивала вас?
— Нет.
— Почему?
— Когда все это случилось, я учился в Массачусетсском тех-нологическом - получил стипендию на семестр. Отец не хотел, чтобы кто-нибудь догадался, что я хорошо знал Гейл. Он думал, что если журналисты, полицейские и адвокаты начнут расспрашивать меня, я не выдержу. Он так переживает еще и потому, что догадывается, как мне тяжело. А я переживаю, потому что знаю, каково ему. Ну, увидеть ее в таком виде.
Они посмотрели друг на друга, и Ломакс понял, что сейчас произойдет.
— Вы видели снимки, - сказал Джеферсон. - Да.
— Как… как она выглядела? Я никогда бы не решился спросить у папы, но я очень хочу знать.
Ломакс молча уставился в пол.
— Ох, - вздохнул Джеферсон, видя, что Ломакс не собирается отвечать.
Ломакс понимал, что должен сказать хоть что-нибудь.
— Там было много крови. Это трудно описать. Иногда мне хочется верить, что как бы человек ни умирал, в любых обстоятельствах, само мгновение смерти исполнено покоя.
Джеферсон слушал, всем телом подавшись вперед.
— Вы так считаете?
— Да. Полный покой. Чувство совершенной расслабленности.
Джеферсон кивнул. Юноша улыбнулся, хотя в глазах еще блестели слезы.
— Спасибо, - произнес он, - спасибо вам.
— Наверное, - медленно сказал Ломакс, - вы многое могли бы рассказать о Гейл.
Джеферсон с готовностью закивал.
— Да, - ответил он. - Я могу многое рассказать. Мне очень хочется.
Ломакс вспомнил, как Элисон вынюхивала крохи информации в квартире Гейл, когда рядом всегда был Джеферсон, который мог рассказать о Гейл все.
— Гейл лежала в больнице? - Да.
— Она часто использовала духи вместо того, чтобы сменить одежду?
Джеферсон ухмыльнулся:
— О Боже, да. Все девушки, которых я знал, постоянно мылись. А Гейл нет. А знаете что? Запах ее тела казался мне гораздо сексуальнее, чем запах мыла. Я извращенец?
