встретиться с вами на Тортуге. В ваше отсутствие он должен был отправиться в Порт-Рояль. Я не хотела, чтобы вы знали о моем участии.
Джайлз с недоумением смотрел на нее.
— Черт возьми, да вы просто рехнулись!
— Не смейте говорить со мной в таком тоне! — взвизгнула Иоланта. — Я этого не потерплю! Я вынуждена терпеть такое от своего мужа, даже смиряться с мерзкими выходками его гнусного отродья, но от вас я требую уважительного отношения! И я имею на это право! Вы мне всем обязаны! Вы понятия не имеете, от чего я вас спасла!
— Спасли меня? Неужели вы действительно считаете, что мне есть дело до того, что мать Грейс была проституткой?
Иоланта дико расхохоталась:
— Проституткой? Это она вам так сказала? Ее матери никто никогда не платил за услуги моему мужу! Эта женщина была рабыней! Днем она резала сахарный тростник, а ночью расставляла свои черные ноги для Эдмунда!
— Что вы такое говорите?! Женщина с такой светлой кожей, как у Грейс, не может быть наполовину негритянкой!
— Наполовину не может, а на четверть — может. Шлюха, породившая ее на свет, была мулаткой!
— Это ложь!
— Ложь? Тогда откуда у нее эта кожа, капитан? От ее папаши-блондина? А этот ее плоский нос, гротескно толстые губы?
«Нет, нет, — подумал Джайлз. — Они прекрасны! И губы, и нос. И кожа — золотистая, безупречная».
— А волосы? — продолжала Иоланта. — Господи, да разве у белой женщины могут быть такие волосы? В них птицы могут вить гнезда!
Джайлз с недоверием смотрел на нее расширившимися глазами. Вернулся охранник, волоча за собой Мату. Иоланта ткнула в нее пальцем.
— Скажи, Мату! Да и говорить нечего! Просто кивни. Разве кровь Грейс не такая же черная, как твоя?
Лицо Мату сморщилось от ужаса. Она начала отчаянно жестикулировать, упала перед Джайлзом на колени, сложив руки в беззвучной мольбе.
— Мату… — начал было Джайлз, но у него перехватило горло.
В отчаянии Мату пыталась произнести хоть слово, звуки цеплялись друг за друга, образуя неразборчивую мешанину, понять которую не было никакой возможности.
— Видите, капитан! — с триумфом воскликнула Иоланта. — Она — черная. Негритянка! Полукровка! Мулатка! Слова не имеют значения, она — животное!
Он стоял, пытаясь охватить разумом то, что она ему сообщила. Грейс — негритянка! В ней течет африканская кровь. Имеет ли это значение? Должно ли это иметь значение?
— Джайлз! — позвал друга Джефф, но голос его звучал словно издалека. — Джайлз, что с тобой?
Джайлз оглянулся на друга, на чьем лице больше не было маски безразличия. Были жалость, сочувствие. Отвращение?
— Не смей на меня так смотреть, Джеффри Хэмптон! — закричал он. — Не смей! — Он снова обернулся к Иоланте. — Нет, мадам. Слова и правда не имеют значения, как бы вы ее ни назвали, она — моя жена. А теперь говорите — где она?
Иоланта бросила на него взгляд, полный ненависти.
— Она превзойдет даже свою мать. Ее использует не один человек, а масса белых мужчин в Гаване, на Кубе! Один за другим, один за другим, один за другим… — И Иоланта зашлась маниакальным, истерическим смехом.
— Господи Боже мой! — пробормотал управляющий.
Мату все пыталась что-то сказать, ее руки дергались в непонятных для Джайлза жестах. Ему казалось, что мир вокруг него плывет в густом, липком тумане. Он разрывался между желанием превратить лицо злобной фурии в кровавую маску, чтобы она наконец замолчала, и порывом броситься на корабль и уплыть куда глаза глядят. Он опустил взгляд на умоляющее лицо Мату. Джайлз отчетливо понимал, что не бросит Грейс на милость Жака, но дальше этого он загадывать не решался.
— Все будет хорошо, — обратился он к негритянке. — Я поеду и заберу ее. — Но она все не сводила с него глаз, из которых беззвучно текли слезы. — Сейчас я больше ничего не могу сказать, — произнес Джайлз. — Мне… мне надо подумать.
Он резко повернулся к впавшей в безумие Иоланте. Рука Джайлза ухватилась за эфес сабли, но Джефф перехватил это движение.
— Ты не можешь ее убить, Джайлз! — воскликнул он.
— Это была бы куда более заслуженная смерть, чем любая другая, — мрачно отозвался Джайлз.
Джефф указал на Иоланту. У нее, видимо, перехватило дыхание, она пыталась вздохнуть, а потом опять стала смеяться.
— Видишь, эта тварь окончательно рехнулась.
Джайлз стоял, пытаясь справиться с самыми дикими»чувствами, которые он когда-либо испытывал. Никогда в жизни он не чувствовал такой ненависти, которую ощущал сейчас к Иоланте Уэлборн.
— Но Грейс… — прошептал моряк.
— Друг мой, убить Иоланту — значит проявить милосердие. Лучшая месть — оставить ее в живых.
— Да, — наконец согласился Джайлз. — Да, пусть так и будет. — И он убрал руку с эфеса сабли, сжав пальцы в кулак. Если бы он мог поверить, что ее слова — лишь симптом подступающего безумия!
— Что теперь? — спросил Джефф.
— Куба, — коротко ответил Джайлз.
Глава 18
Грейс стояла вместе с мулаткой Энкантадорой посреди большой пустой гардеробной. За решеткой окна виднелось темное ночное небо, свечи бросали на стены неверные» пляшущие блики. На Энкантадоре был пурпурный халат из тончайшего шелка, плотно обтягивавший ее гибкий стан. Белое полупрозрачное платье без рукавов, которое надели на Грейс, едва прикрывало ее тело. По фасону оно скорее напоминало рубашку с поясом на талии и ничего не оставляло воображению. Из внутреннего дворика за дверью комнаты доносились веселые голоса и взрывы смеха.
Было почти десять часов — время, назначенное для продажи невинности Грейс с аукциона. Пока они ждали, Энкантадора пыталась отвлечь Грейс от мрачных мыслей и поведала ей свою собственную историю. Дон Рамон купил ее с аукциона на Ямайке, где прошло ее детство. Когда ей было двенадцать лет, на нее обратил внимание хозяин плантации. Ему пришло в голову, что рабыня достаточно красива, чтобы продать ее в бордель. Раньше у нее было африканское имя Сиатта, и хотя дон Рамон сменил его при покупке, а сама она выучилась говорить по-испански, Энкантадора все еще считала Ямайку своей родиной.
— А сколько тебе лет сейчас? — спросила Грейс.
— Моя думать, может, шестнадцать. Здесь никто не знать, сколько мне.
— Шестнадцать! — воскликнула потрясенная Грейс. Ей казалось, что Энкантадора куда старше. Кожа у нее была гладкая и молодая, но глаза смотрели так, словно девушке было не шестнадцать, а тысячу лет. — Я бы скорее умерла! — добавила Грейс.
Именно поэтому Энкантадору оставили в комнате вместе с Грейс. Она должна была предотвратить повторение того, что случилось в начале этого вечера. Грейс нашла бритву, которой одна из женщин удаляла на теле волосы, подобрала ее и стала разглядывать у себя кисти рук. Всего два пореза, думала она, достаточно широких и глубоких. Энкантадора вырвала у нее лезвие.
— Хозяин прийти, увидеть: ты в кровь — кожу сдирать у всех, что позволили, — яростно заговорила она. — Почему твоя беспокоиться, а? Тут хорошо, тут не загон, где двадцать мужчина в ночь! Тут у мужчина много деньги. Много мужчина чистый. И быстро кончить.
Грейс прижала ладонь ко рту и с ужасом смотрела на остальных женщин. Глядя на нее, Энкантадора нахмурилась:
— Почему твоя бояться? Какой жизнь ты думал тебе будет? Думал замуж за красивый свободный неф с
