– …все воины Горлнна. Их было множество – тысячи и тысячи. Жёны и дети воинов уселись в повозки, запряжённые мандрами, и их вереница несколько раз опоясала стены опустевшего Кармелла. Чародей Хатто произнёс заклинание – оно было подобно долгому плачу, – и город, изображённый на полотне, начал постепенно оживать. А когда из ворот потянуло тёплым ветром, Горлнн первым пересёк границу, за которой начинался этот мир, мир людей, который тогда казался лёгкой добычей, а стал вечной западнёй для альвов…
Западнёй для альвов… Странно – старик никогда не говорил об этом так. Раньше горечь в его словах появлялась, когда рассказ доходил до осады людьми Альванго и истребления альвов в Серебряной долине, когда с юга пришли орды неведомых медноголовых варваров. Наверное, Тоббо стал совсем плох и предчувствует, что жить ему осталось недолго. Шутка ли – коптить небо четыреста с лишним лет… Редкие из женщин доживают до такого возраста, а мужчинам вообще положено быть воинами и погибать молодыми…
Трелли почувствовал внезапную неприязнь к старику, у которого только и осталось сил, чтобы сидеть у костра с малышнёй, рассказывать байки о былом величии, смотреть на звёзды и ждать собственной смерти.
Если о славных победах могущественных предков говорить с такой тоской, можно подумать, что и побед никаких не было, как и не было великого царства Альванго, перед которым трепетали даже свирепые жители Окраинных земель – худшие, злейшие и самые страшные из людей…
Трелли вдруг поймал себя на том, что думает о великом городе Альванго и свирепых жителях Окраинных земель, как будто ему приходилось видеть этот чудесный город и сталкиваться с этими беспощадными существами… На самом деле, за всю свою пока недолгую жизнь он не отходил от этого островка дальше, чем до края Лохматой топи, а люди никогда ещё не добирались до последнего убежища альвов.
– …и главным оружием его были не мечи и стрелы, не отвага воинов, не беспощадность, не решительность, не искусство полководца – всё это было у Горлнна, но то же, наверное, было и у его врагов. Главным был страх, который внушали людям наши славные предки. Страх несут те, от кого не знаешь, чего ждать. Когда люди узнали, было уже поздно – их шумные уродливые города лежали в руинах, а для них самих оставалось только два способа выжить – скрыться в Окраинных землях или надеть рабский ошейник.
И снова кажется, что старик сочувствует людям, самым жутким и безжалостным существам, которых только можно себе представить… Кто разрушил неприступный Альванго? Кто загнал альвов на это болото? Кто пытается истребить последних потомков славного Горлнна? Люди! Люди! Люди!
– Тоббо! – вмешался Трелли в рассказ старика. – Мудрый Тоббо, ты сказал, что страх несут те, от кого не знаешь, чего ждать… Но ведь мы-то боимся людей именно потому, что знаем, чего от них ждать.
Старик умолк, продолжая смотреть на огонь, и молчал до тех пор, пока очередное прогоревшее полено не разломилось, отпуская на волю очередной сноп умирающих искр.
– Страхи бывают разными, малыш, – в конце концов отозвался он слабым голосом. – Есть страх неизвестности, но есть и страх неизбежного, а порой случается, что оба страха сливаются воедино. Но о страхе лучше не думать прежде, чем он сам придёт к тебе.
Вот так. У старика на всё найдётся ответ. И он уже успел рассказать много такого, чего лучше бы не знать… Знать о том, что где-то за болотами находится безбрежный мир людей, – значит хранить в себе страх неизбежного, а безвылазно сидеть на этом кривом холмике, не пытаясь даже изредка появляться там, где обитают люди, – значит не расставаться со страхом неизвестности… Жизнь в страхе ничем не лучше смерти, и, наверное, лучше бы не знать ни того, что было, ни того, что может случиться сегодня, завтра, через год, через столетие…
– Скажи, мудрый Тоббо, зачем нам знать о прошлом, если у нас всё равно нет будущего? – Так дерзко со стариком ещё никто и никогда не говорил.
– Может быть, мы не единственные альвы, которые ещё остались в этом мире. Может быть, есть и другие…
– Но никто не пытается их найти.
– Уже многие ушли искать собратьев, но никто не вернулся сюда.
– Может быть, они нашли…
– Может быть. Не знаю…
– А почему ты остался, мудрый Тоббо?
– Я единственный знаю заклинание, которое может открыть нам путь в Кармелл.
– Но почему ты не произнесёшь его? – Трелли почувствовал внезапное волнение – не столько от тех ответов, что давал старик, сколько оттого, что решился задать вопросы, которые мучили его ещё с прошлой осени.
– Чтобы открыть ворота, нужно видеть путь, малыш… – Теперь старик оторвал взгляд от пламени и смотрел Трелли прямо в глаза. – А путь увидит лишь тот, кто отыщет картину, написанную чародеем Хатто. Потом надо сложить вместе фрагменты и произнести заклинание. Только тогда откроется путь в Кармелл, туда, где нет людей, но много альвов.
– И где её искать?! Где искать эту картину? – встрепенулся Трелли. Наконец-то Тоббо упомянул о чём-то таком, ради чего стоило прожить долгую жизнь альва или за что не жаль когда-нибудь отдать её…
Лунна проснулась и теперь смотрела на Трелли, не скрывая удивления. Она вообще не умела скрывать своих чувств, как и все прочие альвы, не прожившие сотни лет…
Старик молчал, а все, кто сидел вокруг угасающего костра, устремили на него взгляды, полные жадного ожидания.
– Пока я не могу об этом сказать… – Казалось, Тоббо был смущён и теперь говорил даже тише, чем обычно. – И, наверное, никогда больше не смогу… Незачем и некому. Да я и не знаю.
– Но зачем ты продолжаешь хранить в памяти заклинание? – не унимался Трелли. – Значит, ты на что- то надеешься, мудрый Тоббо…
– Да. – Старик обвёл взглядом всех и заглянул каждому в лучистые глаза, горящие в темноте изумрудным светом. – Может быть, однажды кому-то из вас повезёт больше, чем ушедшим раньше. Может быть…
– Мудрый Тоббо, позволь мне… Позволь мне отправиться на поиски Кармелла. – Трелли поднялся с поваленного ствола вековой ивы и шагнул к старику, вдруг с удивлением обнаружив, что почти сравнялся с ним ростом. – Я смогу…
– Как ты можешь знать, что тебе по силам, а что нет! – Мудрый Тоббо превратился в сердитого Тоббо. – Ты никогда не видел людей, ты не сможешь понять их речи, ты не знаешь их обычаев, ты не знаешь о них ничего, кроме того, что они свирепы и беспощадны, ты никогда не держал в руках меча, тебе неведомы хитрость и коварство, ты не умеешь лгать. Да, ты бесстрашен, но бесстрашие твоё – не от твёрдости сердца, а от невежества. Мальчишеская храбрость доживает лишь до первой настоящей опасности – потом ты либо становишься трусом, либо погибаешь.
Старик посмотрел на луну, которая уже поднялась над вершинами редких деревьев, прикидывая, не пора ли отправлять малышню спать – разговор и так уже слишком затянулся.
– Мудрый Тоббо, а ты встречал людей? – набравшись храбрости, спросила маленькая Лунна. – Правда, что они такие ужасные?
– Я полжизни прожил среди них, – ответил старик, обращаясь почему-то к Трелли. – Они похожи на нас, только у немногих из них бывают изумрудные глаза, их кожа смуглее, а на лицах у мужчин растут волосы.
– Как у лесных ёти? – удивилась Лунна.
– Они думают, что альвов больше нет, и легко верили в то, что я пришелец из далёких северных стран. – Тоббо по-прежнему не обращал внимания на назойливую девчонку, зато не отрываясь смотрел в глаза Трелли и даже положил ему на плечо свою узкую сморщенную ладонь. – Но за всё это время я нашёл только два обрывка, два лоскута от полотна чародея Хатто, а их ещё не меньше полудюжины разбросано по свету, и не все из них могли уцелеть. Не найдётся хотя бы одного из них – и все труды будут напрасны.
– Мудрый Тоббо, – продолжал Трелли настаивать на своём, – если я чего-то не знаю – скажи мне… Если я чего-то не умею – научи меня. Научи меня понимать их речь и говорить на их языке, расскажи мне об их
