с замдиректора лагеря, Любочкой, как называла её Яна, они были в дружеских отношениях. 'Вот бы убедить их как-то поменять правила', думала я.
Вожатская снова была пуста, там не нашлось никого, кто подсказал бы мне график дежурств отрядов, и в корпус я вернулась, выполнив едва половину порученных мне дел. Помня напутствия Яны, сразу прошла в беседку, оставила там карандаши и ватман. А затем, включив диктофон на наладоннике, пошла по спальням, проверять и описывать имущество.
Когда отряд вернулся с моря, я снова сидела за кислотно-зеленым пластиковым столом. Дети глядели хмуро. То ли устали, поднимаясь в гору, то ли на пляже уже случилось что-то.
— Как? Еще пишете?! — спросила Маргарита Михайловна, входя. Мальчишки тихо шмыгали мимо, в свои спальни, а девочки, отделившись дружной группкой, пошли в обход корпуса. Это насторожило меня еще больше.
— Опись имущества, уже закончила, — ответила я, демонстрируя листок. — В комнате мальчиков в младшем отряде не работает розетка. У старших девочек не плохо бы заменить одну кровать. И во всех спальнях нет полок в ряде тумбочек.
— Надо написать заявку…
— Уже, — сказала я, предъявляя еще пару листиков.
— А, хорошо, — Маргарита Михайловна наконец улыбнулась. — Вы нашли карандаши и ватман?
— Всё нашла, — ответила я, указывая на подоконник, где блестела отраженным солнцем чистая подошва новенького утюга.
— Отлично! — Маргарита Михайловна тоже засияла. — Тогда берите детей, рисуйте газету. Постарайтесь управиться до обеда. Мы с Еленой Степановной сходим в душевые, смыть соль… Дети идти с нами не захотели, — завершила она, вновь помрачнев.
— Душевые? Это где? — спросила я, гадая, что же случилось на пляже.
— За пятнадцатым корпусом, мимо фонтана, где мы проводили зарядку, — ответила Маргарита Михайловна и, еще раз велев поспешить, вышла на улицу, где на скамейке перед корпусом её дожидалась подруга.
Я раскрыла КПК и сделала еще одну пометку на карте. Территория лагеря определенно требовала тщательного обследования. На ней обнаруживались новые и новые объекты.
А потом я пошла собирать детей, гадая по дороге, а куда подевался Артур.
Мальчиков старшего отряда было достаточно просто позвать. Они перешептывались о чем-то, оккупировав пару двухъярусных кроватей, и замолчали испуганно, когда я, стукнув в дверь раз, вошла к ним, но я просто сказала: 'идем в беседку, газету рисовать', и они послушно пошли. Девочек в их спальне не обнаружилось. Я постучала, приоткрыла дверь и обнаружила, что комната пуста, а в просторные окна, выходящие на заднее крыльцо, видно рассевшихся на перилах девчонок.
Я не стала идти через спальню, понимая, что моя попытка сократить дорогу будет воспринята как вторжение в личное пространство, и, тихо выйдя, пошла к младшему отряду. Но тех уже собирал Артур. Я порадовалась, что не одна будут возиться с ними и, поймав одного из пацанов сразу спросила:
— Знаешь, что сейчас газету будем рисовать?
— Знаю, — ответил тот, глядя без боязни или враждебности. — Артур Александрович велел всем идти в холл.
— А какой у вашего отряда девиз и речевка знаешь?
— Знаю! — кивнул он радостно и без запинки оттараторил и то, и другое.
— Молодец, — похвалила я. — Иди скажи Артуру Александровичу, что ватман и карандаши в беседке. И старший отряд туда тоже сейчас придет.
Кивнув, малыш стремглав сорвался с места. Чтобы ни произошло, это произошло между воспитателями и детьми старшего отряда. Я, наконец, пошла на веранду к девочкам. Те тоже замолчали настороженно, стоило мне появиться.
— Девчата, — сказала я, останавливаясь у заднего крыльца так, чтобы они смотрели на меня сверху вниз. Они глядели и настороженно, и с превосходством. Я не просто играла по их правилам, я играла в поддавки и надеялась выиграть. — Тут такое дело. У вас теперь не два отряда, а один. У одного отряда должны быть одно название, один девиз, одна речевка. — Я замолчала, ожидая непременного ответа, и он тут же последовал.
— У нас уже есть и название отряда, и девиз, и речевка, — ответила Марина, промакая полотенцем влажные кончики волос.
— И вам жалко было бы их менять, — высказала я невысказанное.
— Да, — подтвердила Марина с вызовом.
— Мелким тоже будет жалко, — ответила я и, выдержав паузу, добавила, — поэтому я прошу вас уступить. Пусть у нового отряда будет их название, их девиз, их речевка. Пожалуйста.
— Волны быстры, волны стремительны, они, как и мы, упорны, решительны, — нараспев продекламировала другая девочка и, фыркнув, добавила, — детский сад.
— Вы большие, они маленькие, — сказала я, зная, что разница в год в этом возрасте, это весьма ощутимая разница. И повторила. — Пожалуйста.
— Ну, хорошо, — ответила Марина за всех.
Через полчаса, когда оба отряда, теснясь в беседке, хором сочиняли новую, общую стенную газету взамен старых, подаренных уехавшим вожатым, а мне уже казалось, что отношения с отрядами налаживаются, на дорожке, ведущей к корпусу появились Маргарита Михайловна и Елена Степановна.
Кто-то из младших, заглядывавших через плечо рисующим товарищам, поднял взгляд и замер, увидев их. Заметив, как смотрит ребёнок, я тоже оглянулась.
— В душевых ледяная вода, — сказала Маргарита Михайловна, став на пороге беседки. — Вы знали это?
— Да, — ответила Марина, глядя ей прямо в глаза, а кто-то из мальчишек сдавленно хихикнул в кулак.
— Младший отряд? — протянула Маргарита Михайловна вопросительно, но дети лишь прятали взгляд. — Так я и знала, — подытожила она, сочтя это испуганное молчание достаточным ответом.
Газету дорисовывали в полной тишине. Даже живность, немолчно трещавшая, кричавшая и свистевшая в зарослях, смолкла под жарким полуденным солнцем. Без пятнадцати два Артур убежал в столовую, проверять столы, и дети совсем поскучнели. Кажется младшие уже привязались к своему новому вожатому — высокому, сильному, в красивой военной форме. Мне стало вдруг до смерти любопытно, расстается ли он с ней на пляже?
Подспудный детский протест против новых людей с их новыми правилами вылился таки в почти неприкрытую враждебность. Назревал серьезный конфликт, и, похоже, ни одна из сторон не собиралась идти на уступки. Глядя, как вяло возят карандашами дети, закрашивая волны небрежной штриховкой, я физически чувствовала, что лишняя здесь, что им надо обсудить что-то, а мне — нужно уйти. Чем дольше я оставалась в беседке, тем напряженнее становилась атмосфера. Предлог уйти представился неожиданно.
— А где мы её вешать будем? — спросила светленькая хрупкая девчушка из младшего отряда.
— И главное, как, — подхватила я. — Вот что, вы заканчивайте тут сами, а я сбегаю в вожатскую за скотчем.
Когда я вернулась, с пальцами, заклеенными кусочками прозрачной липкой ленты, беседка стояла пустая, а готовая газета лежала в россыпи цветных карандашей, прижатая баночками с краской, лишней, никому не нужной вещью.
Когда я клеила разрисованный ватман на одну из зеркальных стен в холле, туда заглянула Елена Степановна.
— А где старший отряд? — спросила она.
— На веранде с той стороны здания, — ответила я, отдирая от пальцев скотч. Я была абсолютно уверена, что теперь они все собрались там.
И я не ошиблась. Елена Степановна вывела и построила десяти-одиннадцатилеток, а потом, скрывшись на минуту за корпусом, пригнала оттуда старший отряд в полном составе.
Я, отступив, полюбовалась на результат коллективного труда. Результат не вдохновлял.
