«Неужели осталось еще что-нибудь, что могло его удивить после того, что произошло», — думал Свистунов. Он поймал себя на мысли, что смотрит на Евгения Викторовича как на человека, который знает всё и может всё.
В избушку вошли Костя и Андрей. Один нес несколько бутылок шампанского, другой — бокалы.
— Евгений Викторович, — спросил Свистунов, — можно один вопрос?
— Один можно. Вы сегодня его вполне заслужили.
— Вы привезли шампанское с собой. Значит, вы с самого начала не сомневались, что господин Фэн согласится…
— Конечно. Умный человек не мог не согласиться, а неумного я и уговаривать бы не стал. Господа, прошу всех, кто не за рулем, поднять эти бокалы за нового сотрудника нашей компании. Итак, друзья мои, предлагаю выпить за нашего нового сотрудника, нового вице-президента «РуссИТ» достопочтенного господина Фэн Юйсяна.
Может быть, впервые за свою жизнь Фэн Юйсян поднял бокал с шампанским с таким удовольствием. А что, может быть, это и есть наилучший вариант осуществления его планов. И президент прав, сотни изданий, и электронных и бумажных, будут полны сообщениями о его новом назначении. И не нужно больше зависеть от таких проходимцев, воистину малых людей, как Юрий Степанович, и не нужно рассовывать чудовищные взятки для осуществления своих планов. А с этим президентом вполне можно работать. Сделать такое щедрое и в высшей степени неожиданное предложение мог только незаурядный человек. Не печалься, что тебя никто не знает, но стремись к тому, чтобы заслужить известность. Вот уж где воистину сверкает мудрость Цзы. Теперь известность сама шла к нему.
— Знаете, Евгений Викторович, — сказал он, — если бы я не боялся обидеть ваши чувства, я бы сказал, что у вас ум и душа китайца.
— Я и не подумаю обижаться. Знаете, не в самые лучшие времена для моей родины, наши безумные вожди вбивали нам в голову, что мы лучше всех, и всё хорошее родилось только в СССР. Теперь-то мы уже понимаем, что истинный признак величия — это умение и готовность учиться у других. За наше общее процветание.
Шоссе было совсем свободно, и «лексус» плавно плыл к Москве. Азарт охоты, азарт игры быстро проходил, и уже ставшая привычной депрессия медленно вползала в Евгения Викторовича каким-то темным холодным туманом и сжимала сердце. Для чего вся эта суета, если не было в нем радости жизни, если так быстро кончался завод пружины. Да, убив человека, он приобрел отличное молодое тело. Но для чего оно, если это тело всё больше опутывалось мрачной депрессией? Вот уж воистину бесплатного сыра не бывает, и за всё надо платить. А цена, оказывается, такова, что сделка и гроша ломаного не стоила…
— Евгений Викторович, — сказал Костя, — вы меня, конечно, простите, но я все-таки не пойму, как вы можете забыть, что этот китаец организовывал покушение на Петра Григорьевича?
— А я и не забываю.
— Тогда как же…
— Видишь ли, Костя, решения, которые мы принимаем, могут определяться нашими чувствами или холодным расчетом. Так уж устроен мир, что и в бизнесе, и в политике решения в основном диктуются умом, а не сердцем. И вообще, наверное, вся цивилизация — это история того, как люди учились сначала думать, а потом действовать. Далекие наши предки, надо думать, особенно раздумьями себя не утруждали, и чуть что хватались за дубину, копье или чем там еще они решали споры.
Конечно, китаец наш человек жестокий, настоящий охотник в джунглях бизнеса. Но как только разум и расчет подсказывают ему наиболее выгодный ход, он этот ход и делает. Иначе был бы бизнес сборищем плачущих от умиления ангелочков, а не хищников в деловых костюмах. И, к сожалению, друг мой Костя, надо признать, что психология хищника человеку куда понятнее и естественнее, чем призыв возлюбить ближнего своего как самого себя и отдать ему последнюю рубашку.
— Всё это, Евгений Викторович, так, но всё равно я никак не могу забыть, что Фэн хотел Петра Григорьевича убить.
— А ты и не забывай. Я ж не прошу тебя возлюбить его как самого себя. Просто используй его для пользы компании. Андерстэнд?
— Иес, сэр.
15
— Костя, это Евгений Викторович. Я звоню из дома. Ты очень занят сегодня вечером?
— О чем вы говорите, шеф. Что я должен сделать?
— Приезжай ко мне домой и предупреди родителей, что, скорей всего, переночуешь у меня. В холодильнике пять бутылок пива, на закуску макрель горячего копчения и долгий разговор.
— Слушаюсь, шеф. Когда я должен приехать?
— Когда сможешь. Жду тебя.
Костя приехал через полчаса и вопросительно посмотрел на Евгения Викторовича.
— Садись и чувствуй себя как дома. В полном смысле этого слова. Потому что разговор, о котором я тебя предупреждал, жизненно важен в полном смысле этого слова, по крайней мере, для меня. Это не общие рассуждения о нравах бизнеса, которыми мы вчера с тобой развлекались по дороге в Москву. Беру быка сразу за рога, хотя не уверен, кто кого одолеет: он — меня или я — его… Скажи, Костя, только постарайся быть предельно честным со мной: кто я для тебя?
— В каком смысле, Евгений Викторович?
— В самом прямом. Но я, конечно, говорю не о том, что я президент компании «РуссИТ», в которой ты возглавляешь службу безопасности.
— Простите, я не совсем улавливаю…
— Тогда я спрошу тебя несколько иначе. Кто я для тебя: Евгений Викторович Долгих, семьдесят седьмого года рождения, уроженец города Томска, или Петр Григорьевич Илларионов, сорок восьмого года рождения, уроженец Москвы? Только, повторяю, постарайся быть абсолютно откровенным, причем не столько со мной, сколько с самим собой. Подумай, пока я разолью пиво и нарежу эту рыбину. Есть мы ее будем руками, так что нам не до политеса. Ни с рыбкой, ни с тем, о чем я хотел поговорить.
«Господи, — думал Костя, — ну как я могу объяснить то, что сам как следует не понимаю? И не смогу, наверное, понять никогда».
— Понимаете, умом я всё понимаю и всё помню. Я знаю, что разговариваю сейчас с Петром Григорьевичем в его, так сказать, новом обличье. Но знать — это одно, а чувствовать — совсем другое. Я, конечно, несу сейчас околесицу, но как вы просили, я стараюсь вывернуть душу наизнанку и посмотреть, что там…
— Тогда постарайся представить себе, что Петр Григорьевич вовсе не умер, он просто загримировался под Евгения Викторовича, приклеил эту вот бородку, — Евгений Викторович подергал себя за русую бородку, — и надел парик. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимать-то понимаю, но… не знаю, как это выразить… Всё равно вы… — Костя печально покачал головой. — Вы — это не Петр Григорьевич. Уже тогда, когда мы возвращались из Удельной после… после всего этого… и Евгений Викторович, я хочу сказать, конечно, не сам Евгений Викторович, он ведь… если называть вещи своими именами, его уж не было… И вот я поймал себя на том, что мне было как-то неприятно, когда вы, так сказать, новый Петр Григорьевич обратился к старому моему шефу, шефу и ангелу-хранителю, как-то… ну, что ли, запанибрата. Глупо, конечно…
— Нет, почему же, Костя, совсем не глупо. Я сам довольно быстро почувствовал, что мы, то есть копия и оригинал, сразу начали как-то отдаляться друг от друга, расплываться в разные стороны. Я еще вспомнил, как читал когда-то, что много миллионов лет назад на Земле существовал один материк, который потом распался на части, и эти части начали отдаляться друг от друга. Почему так — не знаю. Ведь когда покойный Семен Александрович объяснял эту процедуру, он ничего не говорил о том, что и копия и оригинал быстро начнут расходиться, а не останутся одним Петром Григорьевичем. Если и мне быть честным до конца,
