ведь даже не спала. Честное слово. Я встала утром, когда Стивен ушел на работу. Но было столько всяких дел. — Она открыла пачку печенья. — Хочешь?
— Нет.
— Не знаю, что это я беспокоюсь. Стивен наверняка пошел куда-нибудь со своими дружками и вернется домой набравшись, как обычно. Смешно, ведь до того, как мы поженились, они были и моими друзьями тоже. Представляю, сколько всяких гадостей про меня наплел им Стивен! Наверное, сказал, что я такое чудовище. Ха! Наплевать! Он меня совсем не знает. Интересно, с кем он сейчас водится. Уверена, что он по-прежнему встречается с… А жене, конечно же, не позволено иметь друзей. Ей нужно просто сидеть дома и ждать, когда ее муженек вернется.
— Но ты ведь тоже можешь куда-нибудь пойти.
— А куда я дену ребенка? Как я устала от всего этого! Я просто прикована к этому дому.
— Иди, найди работу. Оставь его с нянькой.
— Работу! Не смеши меня. Да я никогда не заработаю столько, чтобы оплачивать няньку. Тебе-то хорошо говорить. В твоем возрасте я уже была замужем, Доминик Нил. Нил! — видишь, у меня и фамилии прежней не осталось. Ты не понимаешь, что это означает: проснуться утром с мыслью — кто же ты, черт возьми, такой? — Она протянула мне печенье. — Не хочешь? Да, ты прав, они слишком сухие. Так что мне остается? Картошка. Верно. — Она вернулась к раковине. — Я вечно варю или слишком мало или слишком много. Никогда не могу рассчитать. Так и со всем прочим в жизни.
Гаррет заплакал.
— Этого только не хватало. Заткнись!
— Почему бы тебе и Стивену не поехать куда-нибудь на пару недель? Взяли бы отпуск. Сейчас такая хорошая погода. А то так лето и пройдет. Отдохните немного.
— А кто за это заплатит? На это у нас уйдут все деньги. Я не покупала себе новое пальто с тех пор, как вышла замуж. Он так изменился. Сначала был такой добрый и внимательный. Давал мне всё, что я хотела. Я ведь сделала его, ты знаешь. Он был никем, пока не женился на мне.
— Ты должна…
Гаррет испустил дикий вопль.
— Заткнись! Заткнись! А то тебе придется плакать по-настоящему!
Гаррет завизжал и швырнул в нее картофельные очистки.
— Ты можешь проснуться старым, ты знаешь это, Дом? Однажды ты ложишься спать, тебе восемнадцать, ты хорош собой, и вдруг просыпаешься старым. Старым и бессильным. И это не имеет никакого отношения к возрасту. Вот что смешно. Просто у тебя есть внутри ощущение будущего. А что у меня? А? Вот мое будущее. Кастрюля с грязной шелухой.
Гаррет принялся вопить еще громче.
— Заткнись! — рявкнула она.
— Может, ему больно?
— Ничего ему не больно. Заткнись, я сказала!
— Анна, я думаю, что тебе…
— И ты заткнись тоже. Вы все, просто заткнитесь. И проваливайте. Оставьте меня в покое.
Гаррет визжал все громче и громче.
Она повернулась к нему. От резкого движения нож выскользнул и порезал ей палец. — О! — застонала она. — Черт возьми! — И ударила Гаррета. — Заткнись! — и ударила снова. — Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись!
Я подскочил, оттащил ее.
Гаррет по-прежнему плакал. Он свалился на спину. По щеке текла кровь.
Анна опустилась на колени. — О Господи, — заплакала она. — Дом, дай мне тряпочку. Намочи ее. Быстрее. О, моя крошка. Моя крошка. Прости мамочку. Боже мой, что я наделала. О, дорогой мой. Мой дорогой. Мой сладкий, мой сладкий зайчик, сладкая розочка. Прости мамочку. Не плачь. Прости, прости, прости.
Она вытерла ему лицо. Левый глаз распух, на верхней губе виднелась ссадина.
Кровь от ее пореза смешалась с его кровью.
Она обняла ребенка, стала целовать ему руки и укачивать.
— Надо зашить, Анна.
— О, боже мой, — казалось, она сейчас задохнется от рыданий. — Боже мой, боже мой, боже мой.
— Анна, его надо отвезти в больницу. Надо зашить. Скорее!
— Да, да. — Она встала, вытерла ему лицо. — Я не хотела. Не знаю, как это случилось.
— Понятно.
— Меня арестуют. Я уверена.
— Нет.
— Дом. Послушай. Скажи, что он упал с лестницы. Скажи, что мы услышали какой-то шум, и он свалился со ступенек, ударился о перила, разбил губу. Ударился лицом о перила и разбил губу. Ладно?
— Ладно.
— Я бы ни за что на свете не причинила ему боль. Они ведь поверят этой истории, правда? Наверняка поверят.
— Что это он один делал на лестнице? — поинтересовался Стивен.
Гаррету зашили губу, и он уже спал. Стивен, в конце концов, пришел домой около десяти, подвыпивший и голодный. Обед был не готов. Анна, не переставая плакать, ела печенье.
— Он играл, Стивен. Просто играл, — твердила она.
— А где же была ты?
— Готовила твой сраный обед.
— И где ж тогда этот обед?
— Ой, отстань от меня.
— А ты где был? — поинтересовался он у меня.
— Меня не было.
— Не было?
— Надеюсь, у меня есть право приходить и уходить, когда мне вздумается?
— О, не начинайте же снова. Господи! — она вытерла слезы. — Мало нам проблем в доме. Стивен, это была случайность. Ебаная случайность.
— Такое бывает, — поддержал я.
— Но не с моим ребенком.
— Когда нужно, так ты всегда… — начала Анна. — Да Господи! Если бы ты был здесь, а не нажирался со своими ублюдочными друзьями, этого бы не случилось.
— Ах так, значит это моя вина?
— Никто не виноват, — вмешался я. — Просто так случилось.
— О, наш гений подал голос. Ты так все хорошо понимаешь, Доминик. Просто удивительно. Ты станешь звездой колледжа. Мы с восторгом предвкушаем твое великолепное будущее.
— Оставь его в покое, — огрызнулась Анна.
— Что это ты вдруг так о нем забеспокоилась? Ты ведь о нем доброго слова не сказала с тех пор, как он приехал.
— Неправда.
— Правда. Тебе ли не знать.
— Ты мерзко врешь.
— Это ты врешь. Как всегда.
Я встал и вышел из дома. Обернувшись, я увидел, как их разбухшие силуэты жестикулируют на занавеске, словно они стали персонажами театра теней.
Я держал в руке член моего Билли Кроу. Чувствовал, как гладкая головка скользит в моей ладони, сжал ему яйца, чтобы он метался и стонал в экстазе. Его пальцы скользнули, царапнули покорный изгиб моей спины, он прошептал мое имя, тихо, страстно, как мурлычет котенок или воркует голубь.
