сразу потерял аппетит.
– Точно так же, как ты ничего не стал делать, когда истязали Джен?
– Карр-Джонсу не следовало говорить ей то, что он тогда сказал. Но и Джен не должна была реагировать на его слова так остро. Если бы она не приняла все так близко к сердцу, то наверняка сейчас была бы жива.
Кальдер вскочил из-за стола, с шумом отодвинул стул и, оставив кусок бекона тонуть в желтке, бросил на стол двадцатифунтовую банкноту, сказав:
– Боюсь, что и ты, Тарек, уже умер.
Тот ничего не ответил.
Кальдер вышел из ресторана, испытывая одновременно печаль, злость и разочарование. Последнее чувство явно преобладало над остальными.
Тарек тоже все утро пребывал в дурном расположении духа. Ему было трудно пережить презрение Кальдера. Он гордился своей цельностью, позволявшей ему бороться со стереотипом скользкого араба, с которым ему приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно. Но гордился и тем, что был, по его собственному мнению, реалистичным и прагматичным политиком. Год назад он, находясь за сценой, отчаянно сражался за Джен и Кальдера. Сражался и проиграл. Эта была не та битва, чтобы начинать ее снова. Возврат к прошлогоднему эпизоду с Джен не принесет дивидендов ни ему, ни Кальдеру, ни ей, ни «Блумфилд-Вайс». Это была одна из тех политических реальностей, которые Кальдер, несмотря на весь свой ум, не мог понять. Да, он был хорошим трейдером, но он никогда не смог бы занять высокого поста в инвестиционном банке. В то время как он, Тарек… Тарек подумал, что имеет возможность подняться на самый верх.
Перед самым ленчем в кабинет Тарека заглянул Карр-Джонс.
– У тебя найдется секунда? – спросил он.
Тарек кивнул, попытавшись скрыть плохое настроение и придать лицу свойственную ему невозмутимость. В присутствии Карр-Джонса последнее давалось ему труднее, чем когда-либо.
– Что за вопрос, Джастин! Входи.
– Тебе известно, что Кальдер снова мутит воду, обращаясь в полицию? Зеро говорил с копами о несчастном случае с Перумалем. И он по-прежнему не желает выбросить из головы смерть Джен.
Тарек в ответ лишь вскинул брови.
– Он тебя о чем-нибудь просил?
– Да, – ответил Тарек. Лгать не было никакого смысла.
Карр-Джонс молча ждал. Тарек тоже выжидал, получая удовольствие от страха, который явно испытывал Карр-Джонс.
Первым нарушил затянувшееся молчание Карр-Джонс:
– Думаю, что возвращение к старому делу никому не пойдет на пользу. В первую очередь это навредит фирме. Хорошо, если ты сумеешь его отговорить.
– Ты так полагаешь? – произнес Тарек загадочным тоном.
– Да, – ответил Карр-Джонс и тут же без всякой паузы спросил: – Да, кстати, как поживает твой брат Омар?
Тарек, игнорируя вопрос, сделал вид, будто изучает лежащие перед ним бумаги.
– Трахни свою сестру, – пробормотал он по-арабски.
– Очередная молитва? – спросил Карр-Джонс. – Никогда не подозревал, что ты настолько религиозен.
Тарек, перебирая четки, размышлял о том, чем мог заниматься его беспутный младший брат. От него не было ни слуху ни духу вот уже четыре года. Но наступит момент, когда Омар даст о себе знать. Он всегда так поступал. И Карр-Джонс, безусловно, прав. Как только руководство банка узнает о беспутном братце, его карьере в «Блумфилд-Вайс» крышка.
Он повторил ругательство, на сей раз обратив его в свой адрес.
Зазвонил телефон.
– Да?! – рявкнул в трубку Тарек.
– Тарек? Говорит Жан-Люк Мартель.
20
Кальдер поднялся ко входу в маленький дом с террасой, расположенный на тихой улочке в Илинге и нажал кнопку дверного звонка. Дверь ему открыла женщина в белом сари. Она была выше Перумаля, и ее кожа была гораздо светлее, чем у него. Женщина была на удивление красивой, несмотря на глубоко запавшие и потухшие глаза. По виду ей было лет двадцать.
– Миссис Тиагажаран?
– Да.
– Здравствуйте. Меня зовут Алекс Кальдер, и я был коллегой Перумаля. Не согласитесь ли вы перемолвиться со мной парой слов?
Рада Тиагажаран не знала, как поступить, но колебалась недолго. Чуть отступив в сторону, она пропустила Кальдера в тесноватую гостиную. Его внимание тут же привлекли две большие фотографии Перумаля на усыпанном цветками хризантем столике. Рядом с ними с одной стороны находилась курильница с дымящейся палочкой благовоний, а с другой – лампа.
– Присаживайтесь, пожалуйста. Вы позволите мне приготовить для вас чашку чаю? – спросила Рада с заметным акцентом, гораздо более сильным, чем у Перумаля.
– Да, пожалуйста, – ответил Кальдер, решив переждать на диване, пока она готовит напиток. Нельзя пренебрегать светскими формальностями, имея дело с вдовой индуса. Кальдер не мог оторвать взгляда от фотографий, аромат ритуальных благовоний действовал на него умиротворяюще.
Вдова скоро вернулась с подносом в руках и наполнила две чашки.
– Я очень сожалею о том, что произошло с Перумалем, – начал Кальдер. – Примите мои глубочайшие соболезнования.
– Благодарю вас, – вежливо ответила Рада, но ее лицо продолжало хранить выражение усталости и печали, свойственное недавно пережившим тяжелую потерю людям.
– За неделю до смерти Перумаль навещал меня в Норфолке. Мне хотелось бы обсудить с вами то, что он мне сказал.
– Так вот куда он ездил! – воскликнула Рада. – Мне же он сказал, что играл в гольф с одним из коллег. Он отсутствовал весь день, а его клюшки для гольфа остались дома. Бедный Перумаль! Такой умный человек, а вел себя так глупо! Конечно, я могла бы предположить, что он встречается с другой женщиной. – Взглянув на фотографию, она грустно улыбнулась и закончила: – Но Перумаль совсем не такой.
– Получается, он вам не сказал, с какой целью поехал ко мне?
– Ни слова.
– Понимаете, мне кажется, что перед смертью он попал в какую-то неприятную историю.
– Только не Перумаль.
– Это могло иметь отношение к женщине по имени Дженнифер Тан. Она вместе с нами работала в «Блумфилд-Вайс». Мисс Тан покончила с собой около года назад.
– Да, помню. Перумаль был очень расстроен. Но неприятностей у него не было. Его работа шла хорошо. Он был очень успешным трейдером. Ведь, кажется, это так называется?
Кальдер понял, что невозможно поколебать верность вдовы покойному мужу, не встревожив ее. Поэтому он решил ее встревожить.
– Я думаю, что Перумаль был убит.
– Нет! – воскликнула Рада, поднося к губам руки.
– Я не до конца уверен, но боюсь, что он случайно наткнулся на нечто такое… на нечто такое, что поставило его в крайне опасное положение. Думаю, что кто-то желал его смерти.
