Успокоившись немного и наведя дома порядок, обе женщины присели к столу. В чашках стыл чай, намазанный маслом хлеб лежал не тронут. Мать и дочь обсуждали очень важный вопрос — как назвать новорожденного? Уже улеглись спать, потушили свет, и только уличный фонарь отбрасывал блики на противоположную стену, когда, наконец, решили: назовём Андрей.
— Мама, есть такая толстенная книжка, называется 'Война и мир', так там князь Андрей, прекрасный человек!
— Ну, вот и ладно, пусть и у нас князь Андрей растёт хорошим человеком.
Кончился декрет. Андрюшка подрастал. Уже сидел и, улыбаясь миру голубыми глазами, тянул губы трубочкой.
— Ой, мам, смотри, смотри — он уж разговаривать пытается!
— Да что ты, дочка. Рано ещё. Это он так, балуется.
Анна вышла на работу, а Марфа, опасаясь надолго оставить комнату в бараке без присмотра, моталась взад-вперед. Иногда проведать комнату в город ездила Анна. Вот в один такой приезд она и встретила возле соседнего барака Родкина Ивана. Знакомы они были давно. Да жизнь развела по сторонам. Постояли, поговорили. Анна сказала, что надо печь протопить, вот пошла в стайку за дровами.
— А что муж-то не помогает?
— Разошлись мы. Так что некому мне помочь. Ладно, иди, а то жена не похвалит.
— Да и меня хвалить некому. Давно уж больше холостякую, чем женат. Вот живу с матерью, как в прежние времена, — и направился впереди Анны в стайку, за дровами.
Огонь в печи потрескивал и шуршал сухими полешками. Анна аккуратно накрывала на стол, даже не спросив Ивана, будет ли есть. Ясное дело, человек с работы пришел. Потом Анна мыла посуду и изредка вытирая слёзы тыльной стороной мокрой руки, рассказывала историю своего замужества.
— Так что растёт у меня Андрей Иванович без отца. Иван молча курил у приоткрытой печной дверки. Было уже далеко за полночь, когда он собрался уходить.
— Мой Сергей Иванович. И рад бы быть при нём, да не выходит. Ладно. Мать не спит. Ждет. И так припозднился, — и он, стараясь не скрипеть, прикрыл за собой дверь. Как-то так получалось, что Иван всё чаще стал видеться с Анной. Особых разговоров это ни у кого не вызвало. И когда он сказал дома, что собирается сходиться с Анной, никто не удивился.
Теперь почти всегда по субботам проведать Марфину комнату приезжала Анна. В один из таких вечеров Иван зашел к Анне и увидел упакованные рулоны обоев.
— Никак ремонт делать собралась?
— Надо. А то на стены смотреть страшно.
— Ладно, к следующему выходному оформляй пропуск, подмогну вам.
— Да как-то неудобно.
— Неудобно одной обои клеить. Так что оформляй.
Через неделю Иван шел по чистому и уютному городку. Встречные люди шли степенно, не спеша заходили в магазины, так же не спеша выбирали дефицитные в Красноярске продукты. Многие друг друга знали, вежливо раскланиваясь о чем-то спорили, или просто разговаривали, и шли дальше.
Иван тоже зашел в магазин. Купил два больших красных яблока и банку сгущенки.
Дверь ему открыла Анна. Марфа держала на руках русоволосого, голубоглазого мальчонку.
'Точно как мой Сергей', — подумал Иван, и сердце жалобно екнуло. 'Тоже Иваныч… и без отца, точно как мой'.
Мальчишка заулыбался и спрятался на груди у бабушки.
— А ну-ка, ну-ка, мужик, иди сюда, — Иван протянул к ребенку руки.
Теплые детские ручки обхватили за шею, и нос-пуговка прислонился к его колючей щеке. Пахло от Андрюшки молочком, детством, его деревенским детством.
— Баба Марфа, помой-ка парню яблоко, — кивнул на пакет Иван.
Потом разводили самодельный клей, заварив муки, кроили и клеили обои. Старые-то Анна с Марфой уже ободрали, готовясь к ремонту. Андрей всё это время сидел на кровати и обеими руками держал яблоко, пытаясь его укусить. Анна смеялась:
— Кусачки ещё не выросли, — как вдруг яблоко выпало из рук ребёнка и бухнулось на пол.
— А-а-а-а… — Андрей как мог, выказывал свое недовольство потерей. Марфа подняла яблоко:
— Аня, Ваня, гляньте, гляньте… — морщинки лучиками разбежались от её глаз.
— У него же первый зуб прорезался!
На яблоке четко был виден след — тонкая белая полоска. Все смеялись, радовались, а Андрей, сидя на Ивановой шее, обхватив его голову руками прижимался к ней щекой, иногда пытаясь взглянуть на вдруг так близко оказавшуюся лампочку.
Обои поклеились легко и ровно. Решили, что не худо бы было ещё окно и пол покрасить, поэтому к следующему выходному Марфа с Андреем должны уехать в Красноярск, а Иван и Анна, за время их отсутствия, всё покрасят.
Как-то вечером Иван после ужина попросил:
— Мам, Анна ремонт делает. А всего-то времени — выходной день. Не успеть. А если на долее растянуть, то Андрюшку надо к бабе Марфе хоть на неделю переселять.
— Ну, так щёж?
— Подмогни. Мало ли, если ей куда надо будет, так ты не против чтоб к нам принесла?
— Дитё, он и есть дитё. Пусть кипят уж заодно.
Ещё через некоторое время Иван переехал жить к Анне, устроившись работать на то же предприятие, где работала Анна. А на Бумстрое у бабы Устиньи по выходным дням, как она говорила, 'кипели' уже шестеро внуков. И самый младший — Андрей Иванович. После развода Иван и Анна зарегистрировали свой брак. А так как по стечению обстоятельств отчество Адрюшки было тоже Иванович, то и хлопотать о его перемене не пришлось. В бараке даже пошушукались, что Андрюшка, скорее всего, и в самом деле Родкиного Ивана, потому и у Анны жизнь с первым мужем не сложилась. Когда эти слухи дошли до Ивана, он только улыбнулся. Удивившись, что на самом деле ему они были приятны. Пошушукались и забыли. У всех своих проблем хватает. В родню Родкиных Анна вошла естественно, да так и осталась на всю жизнь. Уготовила судьба вырасти Андрею Ивановичу в дружной семье, любимым сыном. Только правду говорят, что всё тайное когда-нибудь становится явным.
Осенние вечера в Сибири короткие и тёмные. Устинья загнала всю ребятню домой. Была суббота, и внуков оставили ночевать. Это был день в неделе, когда всех приводили к бабушке.
— Кулинка, воду-то согрела щёль?
— Вон, в тазике. Давай сначала девок перемоем, а уж потом ребят.
— Ага, я чистый. Не буду я в тазике мыться, — пряча за спиной грязные ладошки, Володька явно хотел избежать мытья.
— Вовочка, я тоже не буду в тазике мыться. Нас мама в ванной под краном купает, — Галина тоже не желала мыться, но была самой чистой из всех.
— Так, первая Татьяна, — и Акулина взялась умывать старшую внучку.
— На, — передала Устинье. Та вытерла ребёнка и посадила на кровать.
— Ага, меня вымыли, а свою Наташечку нет, — высказала та своё неудовольствие.
Андрей с Наташкой мылись сами, пыхтя и фыркая. Обращаться с тазиком они умели, потому что жили в бараке, в отличие от своих братьев и сестёр, живших в благоустроенных квартирах.
Татьяна легла спать с Акулиной, как-то так уж сложилось. Возле Устиньи шёл делёж. Кому где спать.
— Устишка, ложись поперёк кровати, да под ноги себе табуретку подставь. С одной стороны лягут девки, с другой парни, а то мы так до утра всему бараку спать не дадим, — Акулина устроилась поудобнее, пытаясь заснуть.
— Ну, куды ж деваться? — и Устинья устроилась поперёк кровати, раскинув руки. Слева легли Наталья и Галина, справа Володька и Андрей. Ещё какое-то время слышалась возня и сопение, но буквально через пятнадцать-двадцать минут ровное детское дыхание заполнило комнату.
Распластавшись поперек кровати, Устинья сморённая дневной усталостью, уж было начала засыпать, как в этой полудремоте ей показалось, что кровать покачивается, да нет, это уже не кровать. Это товарный
