— Тома, щёй-то не пойму я, меж вами как чёрная кошка пробежала. Дети у вас. Об них подумайте, — Устинья нервничала и голос её дрожал, прерываясь лёгкой хрипотцой.
— Мама, Вам я за всё благодарна, но жить так более не хочу. Посмотрела, как другие люди живут. Я ещё молодая! И одеться хочется, и не на мотоцикле, а на машине ездить. Опять же, в театр или в ресторан сходить. А Илья… Ну, сами поймите. Да и скандалы его мне надоедать стали. Это кому хочешь надоест.
— Оно так. Скандалы кому хочешь надоедят. Жисть хуже горькой редьки покажется. Да ить какой мужик вытерпит, чтоб жена кажный день на работу как в кино наряжалась. Я не к тому, что одёжу жалко, сама знаешь о чём я. Да возвращаешься день ото дня всё позднее и позднее. Какая уж там работа? Он хучь и простой работяга, а не дурак.
— Ну что мне всю жизнь так и прожить без охоты?
— А когда замуж выходила, охота была? Детей рожала его?
— Вы ж вспомните, жила в общежитии. Да что я тогда понимала? Слаще морковки ничего не видела.
— Это где ж ты увидать успела? В Москве щёль?
— Ну, хоть бы и там.
— А и там деньги с неба не валятся.
— Ну, пока молодая и всё при мне, — Тамара провела руками по крутым бёдрам, — надо этим пользоваться.
— Ты же замужняя женщина, а не гулящая девка. Как же энто ты решила 'пользоваться'?
— Ладно, мама. Пора мне. А то на работу опоздаю, — Тамара выскочила за дверь.
На душе Устиньи остался тяжелый осадок и предчувствие чего-то нехорошего.
В новой, двухкомнатной квартире, ни порядка, ни уюта, ни чистоты, ни красоты… Устинья понимала, что ничем хорошим это не может кончиться. Но надеялась, что Тамара после Москвы подурит, да и поймет, что детей у них двое, что зарабатывает Илья хорошо. Жить, да радоваться.
Вечер был тёмный, холодный. Ветер, подхватив с тротуара опавшие листья и всякий мусор, взметнув вверх, бросал в лицо. 'Волга', уже не в первый раз подвозившая её домой, остановилась за углом дома. Захлопнув дверку, Тамара посмотрела вперёд. Домой идти не хотелось. Очередной скандал не обещал ничего хорошего. Топтаться на улице холодно и глупо. Она брела к своему подъезду и думала, что надо что-то придумать, чтоб жизнь изменилась так, как она того хотела. Подъездная дверь, подхлёстнутая ветром, больно ударила по спине. На большинстве этажей лампочки не горели. Придерживаясь за перила, и аккуратно ступая по грязным ступеням, она не спеша поднималась домой с заранее готовым объяснением, где была. Стучать не хотелось, но в дверном замке, с внутренней стороны был вставлен ключ. Тамара зажмурила глаза, глубоко вздохнула, расправила плечи — ну, в самом деле, если бы не Николай Фёдорович, могла бы и карпеть вечерами на работе, так что уж не совсем и враньё, да и… В этот момент ключ с внутренней стороны двери тихонько повернулся: 'Мам, проходи'. Тамара удивлённо вошла в квартиру.
— Папа пьяный спит. Бабушка уже уехала. А я тебя жду. Слышу, кто-то у двери шебуршится, подумала, ты. Тише, папа сильно злой. И сильно пьяный. Леночка спит, — и Наталья забралась под одеяло.
Тамара молча кивнула, тихонько разулась и прошмыгнула в детскую комнату.
Ночь провела рядом с Еленой. На маленькой детской кроватке было тесно. Пьяный Илья храпел и что-то говорил во сне, но выходить в другую комнату Тамара не решилась, так и продремала до утра.
Обычно по утрам Илья уходил раньше. Тамара же, дожидаясь свекровь, собирала Наталью в школу, Елену в садик. Леночка росла слабеньким ребёнком. Болела часто и от того много времени проводила дома с бабушкой.
Раннее утро разогнало ночную мглу. Устав лежать, скрючившись на детской кроватке, Тамара вышла на кухню. включила чайник, присела у стола. В утренней тишине звонко скрипнули пружины панцирной сетки, послышались шлепки босых ног, потом, видимо натолкнувшись на дверной косяк, чертыхнулся Илья. Тамара вся сжалась. Внутри кипела обида, злость и страх.
— Что сука, явилась? — он подошел к крану и, наклонившись, долго пил струящуюся воду. С трудом распрямившись, рывком сбросил со стола посуду.
— Убью-ю-ю-ю суку, — голос был хриплым. Маленькая кухня заполнилась водочным перегаром. Он повернулся к ней лицом, под ногами хрустнул осколок разбитой посуды.
— У, стерва, — перед глазами Тамары что-то мелькнуло, в тот же момент она почувствовала, как затылок ударился о стену. В глазах потемнело. Она пыталась вскочить, но сильный толчок бросил её на место.
— Папа, папочка, не надо, не надо!!! — босая, с растрепавшимися косичками, Наташа стояла в дверях кухни.
— Спи иди. Мы… мы… м…марш, — ещё не протрезвев, Илья с трудом ворочал языком.
— Не надо! Леночка боится! Мама всю ночь рядом со мной спала. Папа, папочка!
— У… — Илья хотел что-то ещё сказать, но посмотрел на пол и увидел растекавшуюся из-под ноги красную лужу.
— Тьфу! — плюнув, и оставляя по полу кровавые следы, пошёл в комнату.
Схватив пальто, Тамара выскочила на лестницу. Голова кружилась и гудела, но оставаться дома было страшно. Холодный ветер, завывая где-то на чердаке, долетал до самого низа и хлопал разбитой входной дверью. Щёлкнул дверной замок. Уйти? Уехать? Дома остались дети. Она на цыпочках подкралась к двери, в квартире было тихо. Не доносилось ни звука. Завернувшись в пальто, Тамара присела на корточки у двери, чутко прислушиваясь к происходящему за ней. Там, по-прежнему, было тихо. Оставалось ждать пока приедет Устинья. Вдруг на этаж выше хлопнула дверь. Тамара поднялась и сделала вид, будто замыкает дверь. По лестнице заухали тяжелые неровные шаги.
— Здорово, соседка, — но ответить она не успела, подъездное эхо повторило раздирающий кашель. Повернувшись, Тамара увидела жившего над ними мужчину. Опухшее лицо, мятая одежда и все тот же отвратительный запах перегара.
— У-у-у-у… — Тамара закрыла лицо руками. Ей хотелось бежать, бежать без оглядки. Туда, где трезвые мужчины не воняют перегаром, пальцы пробежали по распухшему уже глазу, и не бьют женщин.
— У-у-у-у… — Уже не обращая внимания на продолжавшего спускаться и кашлять соседа, она закрыла лицо руками. Была бы волком, завыла бы на луну. Но она женщина, и за этой облезлой фанерной дверью оставались с пьяным отцом её дети.
— Чевой-то ты, девка? — Устинья кое-как поднялась по лестнице, и уж было решила отдышаться, как увидела свернувшуюся в комок под дверями невестку.
Тамара отняла руки от лица и поднялась.
— Матерь Божья! Никак ополоумел! Ну-ка, отойди-ка в сторонку, а то кабы с дуру-то ещё не добавил, — Устинья поняла всё без слов.
Тамара шагнула в сторону. Обиды на Илью не было. Была злость на себя. Чего ждала? Надо о себе и детях думать. А она…
В этот момент на стук Устиньи Илья открыл дверь. Он уже немного пришел в себя.
— Хватит, мать, на неё работать. Пусть сама дом и хозяйство ведет. Чтоб знала почем фунт лиха.
— Ой, малый, хучь и сын ты мне, а скажу тебе, что счас в тебе не ты, а водка говорит. Давай-ка проспись, а там как решите, так и будет. Никто за вас вашу жисть не проживет, — говоря все это, Устинья потихоньку оттеснила Илью в комнату. Тамара быстро оделась, плеснула в лицо холодной водой.
— Наташа, я у подъезда буду ждать. Собирай Алёнку, — и вышла из дома. Утро только начиналось и жильцы спешили на работу, поэтому Тома, в ожидании дочерей, то так, то эдак поворачивалась, чтобы не было видно её распухшее от слёз и удара лицо. Куда деться самой, и как быть дальше она ещё не знала.
Хлопнула подъездная дверь.
— Мам, мама!!!
— Я тут.
— Мам, бабушка велела передать, что Леночку из садика заберёт. И днем у нас будет. Папа на работу
