— Нина Ивановна!
— Ой, что ты?
— Ладно. Она и так всё поняла. Надо же нам где-то встречаться.
— Коленька! Тамара целовала пахнувшую хорошим одеколоном макушку, гладила покатые плечи, трогала губами мочки ушей.
— Томочка, опоздал уже. Тома! — он сердился довольным, покровительственным тоном.
— Ну, хоть брюки-то, надеюсь, не будешь гладить?
— Не буду, если ты их будешь аккуратно вешать, а не бросать как мальчишка у постели.
Такое сравнение привело его в прекрасное расположение духа.
— Всё, всё, я пошел. Машина сейчас вернется. Ты собирайся. Обговори все со свекровкой. Скажи в командировку едешь. Дай ей денег. Скажи, премию выписали. Нет, лучше командировочные дали. Чтоб дети не нуждались. А там, ты женщина умная. Я думаю, всё наладится, — и он, уходя, чмокнул её в нос. — Пока. Я вечерком после работы забегу.
Договориться с Устиньей Тамаре не составило труда. Нехорошие подозрения у Устиньи были. Но говорят, по себе погонишься — не ошибешься. Вот и Устинья, ни разу за всю жизнь не изменившая мужу, ни до его гибели, ни после, погналась по себе. Ну, работает невестка, иногда допоздна задерживается. Вот в командировку едет. Хочет жить лучше. Старается копейку в дом заработать. А Илья не понимает этого. А через это одни неприятности. Попивать стал. Пьяный-то он сильно нехороший. А кто пьяный хороший? Даст бог, перебесятся. Тамаре бы тоже пыл умерить. Илья, как не крутись, неплохо зарабатывает. Да и дети малые. Ну, разойдутся. Кому они нужны?
— Мам, командировку заранее планировали. Не могу я отказаться, работа это моя. Вот и командировочные выплатили. Мне и половины хватит. Это вам. На детей. Очень вас прошу, поживите пока у нас. Может Илюшка проспится, да образумится. Вон у Надежды машина. Мы-то чем хуже? Вот и стараюсь зарабатывать.
— Не судья я теперешней жизни. Только думается мне, что пусть бы Илюшка на ту машину зарабатывал. А ты больше об детях думала. Он в работе да твоей заботе может так и не пил бы. А детей пригляну. Чего ж теперь, коли всё одно едешь.
— Мама, вы скажите Илье, что была я. Ну, сами там. Я уж и не знаю, как его убедить.
— Не буду я меж вами встревать. Я вас не сводила и разводить не буду. А чтоб руки окоротил, поговорю. Да, думаю, мало толку. Ежели что в голову себе вбил, то хоть вдоль, хоть поперёк, всё ему едино.
Вот из школы вернулась Наталья. Устинья объяснила ей, что мать отправили в командировку, и поэтому пока она у них поживет. Нужен же пригляд за ними с Леночкой, да и за отцом. Наталья выслушала бабушку и убежала прыгать в классики. Приготовив ужин, Устинья сходила в садик за Леночкой, и осталась на лавочке возле подъезда. Пусть дети погуляют. Вот придет Илья с работы, пойдут ужинать. Не прошло и часа, как с сеткой в руках к подъезду подошел Илья.
— Мамань, никак домой собралась?
— Нет. У вас седни ночевать останусь.
— Ну и ладно. Моя-то дома?
— Велено передать тебе, что отправили Тамару в командировку. И даже командировочные выдали. Она часть дома оставила, говорит, ей хватит.
— Какую командировку? Куда?
— Уж это я не знаю.
На лице у Ильи набухли желваки.
— Значит, опять домой ночевать не вернётся?! — Илья с размаху бросил сетку на лавочку, развернулся и пошел прочь от подъезда.
— Малый, ты куда? Илья! Слышь, щёль?!
В ответ он только повернулся в пол оборота и махнул рукой.
Приближалась ночь. Во вдруг осиротевшей квартире вечер тянулся медленно, как смола. Девочки прижавшись друг к другу, так и уснули на одной кровати. За окном было уже совсем темно. Единственный фонарный столб с лампочкой в железной тарелке выхватывал из ночной темноты кусок прилегающей улицы. Устинья сидела возле кухонного окна в тщетной надежде разглядеть, не идёт ли Илья. От нервного напряжения ноги просто одеревенели. И когда пришлось дойти до туалета, то казалось, что ступней нет, а передвигает она тапочки, набитые чем-то тяжелым. Слух улавливал каждый звук в подъезде, а в голову лезли самые страшные мысли. Когда уже не было никаких сил волноваться, она придумала, как Илья опоздал на последний автобус и теперь идет откуда-то пешком. Потом вдруг пришла мысль, что вот она тут душой болеет, а их, молодых, разве разберёшь? Вот сейчас тихонько постучат в дверь, да придут вместе Илья и Тамара. Но в подъезде было всё также тихо. К середине ночи измученная ожиданием Устинья прилегла на диван и уснула. Но недолгий, тревожный сон не принёс отдыха.
Утром, отправив Наталью в школу, Леночку в садик, Устинья поехала к старшей дочери, чтоб вместе с ней решить, где искать Илью.
— Мам, ну взрослый мужик поругался с женой. Тоже мне невидаль. Вечером придет домой. Надо же умыться и переодеться.
— Нет, девка, душа болит. Кабы какое худо не приключилось.
— Ну, ладно. Я сейчас с работы отпрошусь, да к Илье на работу съезжу. Он наверняка там. А ты тут меня пока подожди, — и Елена убежала отпрашиваться к начальству. Не было её долго. Наконец она вернулась, села напротив.
— Ну, щё душу тянешь?
— Мам, мы позвонили по телефону на работу к Илье. Там сходили на участок, но он сегодня не пришел. Прогулял, говорят.
— Мать Пресвятая Богородица, лишь бы жив был.
— Мама, ну что ты такое говоришь? Может он уже дома. Ты езжай назад, а то скоро Наталья из школы придет, а дома никого. Я после работы к Наде забегу, потом к тебе. Там видно будет что делать. Может уж найдется наша потеря.
Ничего другого не оставалось. Устинья кивнула и направилась к выходу.
Возле дома на лавочке сидела Наталья и болтала ногами:
— А я тебя жду. У нас сегодня одного урока не было, и нас раньше отпустили, — она запрыгала по нарисованным на асфальте классикам.
— Пошли, — и они направились в подъезд.
Ещё не дойдя до своего этажа, услышали, что кто-то возится на их лестничной клетке. Пьяный и грязный Илья пытался устроиться спать под дверью. Ключ, вставленный в замочную скважину, так там и торчал.
— Слава богу. Цел, — Устинья толкнула дверь, протащила в квартиру Илью. На лице Натальи отразились смешанные чувства страха и удивления. Таким отца она ещё не видела. Тащить дальше коридора сил не хватало. Устинья разула сына, подложила под голову старую фуфайку, прикрыла сверху старым кожаным пальто. Казалось, сил больше нет. А надо было ещё сходить в садик и привести Леночку. Поднявшись ещё раз по лестнице, Устинья поняла, что даже просто ходить по квартире ей невозможно. Ноги болели, в голове стоял сплошной звон. Прилегла на диван, ведь сколько не пыталась ночью, так и не уснула, а тут… Мысль оборвалась на полпути. Устинья спала. Наталья щелкнула переключателем телевизора. Экран засветился ровным серебристым светом, и по нему побежала рябь. Она устроилась рядом с бабушкой, а серебристая рябь как-то превратилась в сонную сказку.
Утро только чуть забрезжило за окном, когда Устинья поднялась. Устроила поудобнее Наталью, спавшую рядом. Поправила одеяло на Леночке. Илья лежал в той же позе. Прошла на кухню. Поставила вариться кашу для девчонок. Достала трехлитровую банку солёных огурцов, нацедила кружку рассолу. Вышла в коридор. Присесть на корточки, не позволили больные ноги. Она села рядом с сыном прямо на пол. Положила свою ладонь ему на плечо и тихонько погладила. Он тягуче вздохнул, попытался открыть глаза, но разлепить смог только один.
— Мам, воды…
— Счас, счас… — Устинья кое-как поднялась на ноги, принесла из кухни кружку воды и кружку
