Пришло лето, и Елена Зарудная пригласила меня съездить с ней в Вермонт. Я сама добралась до Кембриджа, и поездка на автобусе мне даже понравилась. Елена собиралась навестить профессора Карповича и его семью в их вермонтском летнем доме. Мы умудрились опоздать на вермонтский автобус, и Елена предложила ехать автостопом. Она объяснила, что это распространенный американский обычай — останавливать проезжающие автомобили и просить подвезти. «Все радклифские студентки так путешествуют!» — уверяла она.
Действительно, почти сразу машина с двумя мужчинами остановилась и подобрала нас, мужчины сказали, что они едут как раз туда, куда нам нужно. Я села на заднее сиденье и очень удивилась, когда один из них пересел ко мне. Елену усадили на переднее сиденье рядом с водителем, и мы поехали. Мой неожиданный сосед почти немедленно стал ко мне приставать. Не знаю, что делали «радклифские студентки» в подобных ситуациях, но я закричала: «Остановите машину! Елена, скажи ему, чтобы он остановил машину! Я выхожу!» Елена попыталась уговорить мужчину оставить меня в покое, но я продолжала кричать: «Остановите машину! Выпустите меня!»
Когда они наконец высадили нас на заправочной станции, я набросилась на Елену. Я ужасно на нее рассердилась. Она призналась, что сама никогда раньше не ездила автостопом, хотя была уверена, что среди ее друзей это было принято. «Прекрасно! Некоторые американские обычаи оставляют желать лучшего! — съязвила я. — Теперь мы просто сядем на следующий автобус».
Дом Карповичей в Зеленых горах напомнил мне типичную русскую дачу — большое, состоящее из многих комнат, жилище с верандой, старомодной кухней, беспорядочное и суматошное. По дому носились дети, взрослые пили чаи и вели оживленные беседы.
Елену и меня разместили в отдельном маленьком домике, перестроенном из сарайчика для хранения садовых принадлежностей — без водопровода и других удобств, — но там было чудесно. Это так походило на наши каникулы в Западных холмах в Китае! Я не могла желать ничего лучшего. Мы собирали ягоды, грибы или просто гуляли и разговаривали. В один из субботних вечеров мы отправились смотреть традиционную деревенскую кадриль. Какое зрелище! Семьи фермеров, надевшие самые лучшие наряды, музыканты (скрипки и банджо) и длинный стол с сидром и фруктовым пуншем. Такая патриархальность, такая прочная в себе уверенность, такое дружелюбие по отношению ко всем незнакомцам, заходящим посмотреть на их праздник! Старики танцевали вместе со своими внуками. Они лучше знали фигуры кадрили, которые выкрикивал ведущий, и демонстрировали свое умение.
Вот настоящая жизнь в Америке, думала я. Кадриль по субботам, церковь по воскресеньям, браки, рождение детей, внуки, спокойная старость... без революций! Мы тоже могли бы быть такими — семья моей матери и воронежские домочадцы... «Это нечестно! — кричал мой внутренний голос. — Почему нас лишили нормальной жизни?»
Я уверена, что такие мысли никогда не приходили в голову фермерским детям. Они были счастливы, танцуя свою кадриль. Да, думала я, мои дети тоже будут американцами и не будут испытывать этой боли.
Летом 1939 года в Нью-Йорке открылась Всемирная выставка. Эйб купил нам абонементную книжечку, и мы проводили на выставке каждый выходной, изучая всякие диковины. Перед нами открывался весь мир: промышленность, сельское хозяйство, искусство... Мы ходили и ходили, пока ноги не подкашивались. К сожалению, мы не могли себе позволить блюда разных национальных кухонь, предлагавшиеся в многочисленных роскошных ресторанах-павильонах, но на выставке раздавались бесплатно всякие лакомства, и мы никогда не уходили оттуда голодными.
Эйб много фотографировал, и фотографии мы аккуратно помещали в альбомы. Я послала много снимков по почте своим родителям, сопроводив восторженными описаниями того, что мы видели, с неизменным рефреном: «Как я хочу, чтобы вы были здесь и все это видели! Как интересно и весело было бы Нине!» Мы много узнали о прогрессе в технике. То, что сейчас для нас — привычные каждодневные реалии, такие как дальние полеты на самолетах и исследование космоса, было еще сферой научной фантастики. Выставка представляла собой восхитительную картину светлого, нового мира будущего — человек будет контролировать окружающую среду и даже вселенную, человечество всех цветов и верований сольется в одну счастливую семью. Увы, эти оптимистические прогнозы рождались без учета тонкостей исторических, этнических и культурных различий, но мы были готовы в это верить и не сомневались, что нас всех ожидало именно такое будущее.
А потом в Европе началась война. Пакт Гитлера со Сталиным очень огорчил нью-йоркскую интеллигенцию, и Американская коммунистическая партия пришла в замешательство. Мы слушали по радио новости почти все время, чтобы знать, как идет война, и читали газеты от первой до последней страницы. Вначале американское общественное мнение разделилось: одни хотели немедленно примкнуть к союзникам, другие объявляли себя изоляционистами, но в общем и целом мнение склонилось в пользу союзников и против Германии. Из-за войны поддерживать связь с моими родителями, которые к тому моменту уже жили в Австралии, стало труднее, но я знала, что непосредственная опасность им не грозит. К тому же практика моего отца в это время возросла, потому что многих молодых врачей призвали в армию. Родители жили в достатке. Их дом стал центром русской эмигрантской культурной жизни в Сиднее. Мама активно работала в сиднейском Пушкинском обществе, отец продолжал писать, а сестра начала учиться в университете. Они строили новую жизнь в очень далекой от меня стране.
Эйб никак не мог до конца согласиться со сторонниками войны с Гитлером — ему все еще чудились военные происки империалистов... Но от Европы нас отделял огромный океан, а мы были молоды и заняты собственными планами. Жизнь продолжалась. Эйб нашел другую работу, теперь он работал бухгалтером, и у нас было больше денег на развлечения. Мы стали выезжать за пределы города, проводили летние отпуска в походах с палатками на севере штата Нью-Йорк.
Младший брат Эйба, Мартин, часто ездил с нами. Он учился в последнем классе школы и был умным, красивым, но одиноким юношей, как-то не вписывавшимся в образ «типичного молодого американца», столь популярный среди его одноклассников. Он не хотел общаться с соседскими мальчиками, не занимался спортом, мы давали ему возможность освободиться от домашних обязанностей и семейной рутины, и он часто проводил с нами свои выходные дни. Эйб с удовольствием принял на себя роль его учителя и ментора во всех жизненных вопросах.
Мне нравился Мартин, и я радовалась его присутствию, тем более что Эйб вел с ним бесконечные, столь любимые им политические дебаты. Я уже избавлялась от моей прежней полной зависимости от Эйба, в процессе «американизации» я начала чаще и убедительнее оспаривать взгляды и мнения. Но миссис Биховски обижалась на наш отказ помочь ей удержать Мартина дома. На самом деле она, вероятно, была права, ожидая от Мартина помощи по дому и магазину, которую он наотрез отказывался осуществлять. Со стыдом должна признаться, что мы считали ее неудачливой матерью, заслужившей свою судьбу. Что мы тогда знали о воспитании детей!
Я забеременела, когда мы еще жили в меблированной комнате в Бруклине. Это застало нас врасплох. Хотя Эйб сменил работу и получал больше денег, он заявил, что о ребенке не может быть и речи. «Мы просто не можем себе этого сейчас позволить, — говорил он. — Это не должно было случиться. Ты что, не предохранялась?»
Я предохранялась, кроме одного раза, когда мы ездили с палаткой в горы Адирондака. В отчаянии я обратилась к доктору Абраму Кагану, другу моих родителей по Харбину, чья семья очень хорошо ко мне относилась. Он высказал разумную мысль, что в двадцать семь лет пора бы уже стать матерью. Он считал, что молодые здоровые супруги должны радоваться предстоящему рождению ребенка. Кроме того, он по закону не имел права прервать мою беременность.
«Твои родители были бы очень недовольны, если б я помог тебе сделать аборт, — сказал он мне. — Все будет хорошо, все образуется, вот увидишь».
Эйб впал в отчаяние. Он считал, что США скоро вступят в войну в Европе и тогда его призовут в армию. «Сейчас не время иметь ребенка, — умолял он. — Почему ты не хочешь быть благоразумной?»
Но я стояла на своем: не буду делать аборта, доктор прав, скоро я буду слишком стара, чтобы рожать детей... В то время все так считали.
Миссис Биховски оказывала мне всестороннюю поддержку. Она-то уже была готова стать бабушкой! «Оставь свою работу и помогай мне опять в магазине», — говорила она.
Ни Эйб, ни я совершенно не понимали, что такое иметь ребенка. Мы начали судорожные поиски
