Эйб не воспринимал это всерьез, а наши друзья говорили: «Не беспокойтесь, все дети так себя ведут. Она это перерастет».
Я проконсультировалась с педиатром, доктором Тиной Уоссон, подругой Аллы Эмерсон. Та посоветовала отвести Натали в Йельскую детскую клинику для тестирования. Увидеть своего ребенка глазами опытных клиницистов и психологов было откровением. Эйб и я вышли из этой клиники успокоенные и ободренные, а наш ребенок избежал ненужных травм. Серия тестов, игр и встреч с другими детьми раскрыла ее умственные, эмоциональные и физические способности. За те два с половиной часа, что мы провели в клинике, мы узнали что Натали — одаренный ребенок, намного опередивший обычное умственное развитие детей ее возраста, что она хорошо развита физически и прекрасно чувствует музыку и форму.
«Такая вот динамичная личность, — заключил доктор Гизел. — Но вы должны следить, чтобы она не переусердствовала. Постарайтесь, чтобы она как следует отдыхала.
Я советую давать ей стакан апельсинового сока при первом признаке усталости».
А доктор Илг дал мне еще несколько практических советов: «Когда вы возвращаетесь домой из парка, сажайте ее в теплую ванну и пусть она там играет, пока вы готовите ужин. Кормите ее до прихода вашего мужа домой. Вам всем так будет легче».
Еще одним полезным советом была перестановка в комнате Натали. Мы больше не засовывали все ее игрушки в одну большую коробку, а разделили комнату на несколько игровых секций — один угол для кубиков, другой для кукольной кроватки и кукольных вещей, все книги на полке около кровати, посреди комнаты мольберт с цветными мелками и кисточками, готовыми к употреблению при первых признаках вдохновения.
Психологи были правы. Наша жизнь наладилась, и мы отметили чудесную перемену в поведении Натали. Я испытала огромное облегчение, казалось, мне подарили набор ключей, волшебно открывающих двери, о существовании которых я и не подозревала, — двери, которые впустили меня в мир моей дочери и позволили мне ей там помогать.
В три с половиной года Натали начала ходить в детский сад, и все было прекрасно. Она посещала детскую школу при Музее современного искусства, и ее картины были отобраны для ежегодной выставки детского творчества. У нас было фортепьяно, и она с удовольствием училась исполнять мелодии, часто пытаясь и сама «сочинять» музыку. В шесть лет ее записали на уроки танцев, и там она тоже скоро стала «звездой». Учителя всех классов призывали нас серьезно задуматься о будущем Натали как художницы, пианистки, актрисы или балерины. Нам это льстило, но мы оставляли решение за самой Натали, когда она вырастет. Пусть она занимается всем, чем хочет, пока ей это не надоест.
ft Мы попытались отправить ее в городскую школу незадолго до того, как ей исполнилось шесть лет. Это оказалось катастрофой. Сначала она пошла туда охотно, но в конце первой недели заявила нам, что больше в эту школу не пойдет никогда. Она не узнавала ничего нового, ей было скучно, дети были ужасные, и дома ей гораздо интереснее. Решение она приняла окончательное. Никакие мои доводы или уговоры на нее не действовали. Когда я попыталась силком отвести ее в школу, дело дошло до истерики, и я привела ее обратно домой.
К счастью, Иельская клиника научила нас уважать своего ребенка. Я пошла в школу поговорить с учительницей. Натали была права: школа располагалась в грязном старом здании с облупившейся краской, разбитыми стеклами и сломанными стульями. Учительница сказала мне, что ей не хватает Натали, потому что ее всегда можно было попросить почитать вслух классу и заниматься другими делами. Я вынуждена была согласиться с дочерью — ей безусловно было лучше дома.
Однако проблема ее образования оставалась. Мы стали советоваться с друзьями. Татьяна Мозли, теперь жена Владимира Терентьева, посоветовала отправить Натали в частную школу: «Спроси Тину Уоссон, у нее хорошие связи. Ее муж вице-президент 'Морган-банка'».
Увы, то, что посоветовала Тина, оказалось для нас слишком дорого. И тогда Татьяна сказала нам об интернате, о котором она недавно услышала, школе «Черри-Лоун» в Дарьене, штат Коннектикут. Я сомневалась — не хотелось, чтобы Натали жила вне дома, но после разговора с директрисой школы, доктором Богуславской, я передумала. «Дорогая, — сказала мне директриса, — у вашего ребенка много талантов, которые будут прекрасно развиваться в нашей школе. Мы согласны предложить ей стипендию. Пожалуйста, подумайте».
Мы уже знали, что школа пользуется прекрасной репутацией, что на одного учителя приходится совсем немного учеников, что школа находится в деревне, на природе, и что там очень много интересных внеклассных занятий.
Но я боялась, что Натали слишком мала, чтобы расставаться с родителями. Отложив принятие окончательного решения, мы отправили Натали в летний лагерь в Вермонте.
Натали так там понравилось, что она сама предложила отправить ее в «зимний лагерь». Теперь, удостоверившись, что она может существовать без нас, мы записали ее в «Черри-Лоун». И хотя мы ужасно по ней скучали, причин для беспокойства не было. Мы часто писали ей письма и приезжали каждое воскресенье. Натали прекрасно там освоилась, ее все любили, училась она с удовольствием, писала стихи, рисовала, танцевала, занималась музыкой и обожала ездить верхом. Мы сделали правильный выбор: наша умная, веселая девочка была счастлива, и мы поняли, что с этого момента она уже не зависела от нас так, как прежде.
Натали не стала ни художницей, ни музыкантом, ни балериной. Чтобы преуспеть на одном из этих поприщ, пришлось бы многие годы жить в строгой дисциплине, а это помешало бы другим ее интересам. Она закончила Вассар-колледж по специальности «культурная антропология», но в аспирантуру решила не идти. Вместо этого она много путешествовала по миру, и бурные 1960-е годы ее не коснулись.
Теперь она во всех отношениях современная американская женщина, интеллигентная, начитанная, работающая и активно участвующая в общественной жизни. Разведясь после семилетнего брака и оставшись в дружеских отношениях с израильским художником, без детей, она ведет очень интересную и активную жизнь, сочетая трудную работу в Национальном институте психиатрии с ролью покровительницы авангардного искусства. Она стала основательницей и председателем первого видео- и киноконкурса в Вашингтоне, устраивает еженедельный художественный «салон» в Адамс-Морган (район Вашингтона, где живут представители многих культур, в том числе и она сама), поддерживает экспериментальный театр и продолжает ходить на танцы как минимум два раза в неделю.
Она остается той же «динамичной личностью», которую увидели в ней специалисты Йельской клиники много лет назад, и у нее огромное количество друзей. (В списке приглашенных на ее прошлый день рождения, который организовывал специальный комитет, было 400 человек!) По теперешним меркам, ее жизнь удалась, и я горжусь ею.
ГЛАВА 9 «Голос Америки »
Во время Второй мировой войны, когда Советский Союз оказался союзником западных держав, в Америке возникла необходимость в специалистах по русскому языку. Русских эмигрантов брали на работу в качестве переводчиков и учителей. Все большее число студентов колледжей и университетов хотели изучать русский. К тому времени я уже немного преподавала частным образом студентам Колумбийского университета, чье русское отделение стало центром бурной деятельности, и в 1945 году я получила неожиданное предложение от профессора Андре фон Гро-ника работать с ним над созданием учебника русского языка для американских студентов.
Необходимость в таком учебнике возросла к концу войны, когда закон о льготах демобилизованным позволил многим военным продолжить или начать обучение в высших учебных заведениях бесплатно. Профессор фон Гроника разработал простой и удобный метод из тридцати уроков. Каждый урок объяснял какое-нибудь правило грамматики и сопровождался повествовательным текстом и диалогом. За урок нужно было выучить не больше двадцати пяти новых слов или выражений. После текста шли грамматические упражнения и задание перевести на русский небольшой английский текст, который был «вариацией на тему» предыдущего русского текста.
Я должна была составлять тексты и упражнения. Профессор фон Гроника сильно рисковал, беря меня в
