— Новые мечты, новые планы…
То был мой излюбленный ответ. Неопределенный, если угодно. Таково было пожелание Бонапарта. Впрочем, я и впрямь затруднялся сказать больше, не будучи в курсе глубинной природы его восточной затеи.
— Он хочет захватить Англию? Не для этого ли группируются военно-морские силы? Но почему он выбрал Тулон?
Новые мечты… Я думал только об этом, краем уха слушая потоки парижских комплиментов молодому генералу, образцовому патриоту революции.
Но я знал, что за закрытыми дверями шли и иные разговоры.
— Этот Скарамуш — конченый человек, решительно конченый человек! Война с Англией дорого ему обойдется! — кричал журналист Малле дю Пан.[24]
Многие не в силах жить в тени того, кого ждала столь исключительная судьба. Но на сей раз дело было сделано. Директория последовала за Талейраном,[25] тот был за Бонапарта, а если Талейран «за»…
— Речь идет о Египте. Грандиозная экспедиция, назначение которой не только военное.
Это я обращался к Николя-Жаку Контэ,[26] одному из немногих, кому я мог довериться. Неосторожность моя была оправданна. Инженер Контэ был нам очень необходим. Экспедиция нуждалась в нем. Не существовало области знаний, в коей он не проявил бы своих талантов! К сорока годам он совершил множество изобретений и открытий. Придумал, как белить полотно. Изобрел карандашный грифель, положив конец монополии графита наших английских недругов.[27]
Наконец, возглавил отряд аэронавтов в Мёдоне. Огня и кузни этому профессору Национальной школы искусств и ремесел хватало, чтобы вновь изобрести то, что было известно человечеству со дня его происхождения. Ветряная мельница?
Он создал ее в Египте. Прибор для измерения Большой Пирамиды? Тоже. Контэ был также химиком. Он проводил исследования газов. У него был всего один глаз. Какой-то неудачный опыт стал тому причиной.
Он слушал меня, вращая единственным глазом, что являло собою знак живейшего возбуждения. Он сразу же загорелся.
«Да, я еду! Я поставлю свои летательные аппараты на службу ученых!» Я заставил его пообещать, что он никому ни словом не обмолвится. Контэ прикрыл свой уцелевший глаз — знак того, что договор скреплен.
Другим ученым я говорил о научном крестовом походе в некую страну, где сплошь горы и камни. Наиболее догадливые — догадывались. Другие — надеялись. Молчание оправдывало себя. Повсюду рыскали английские шпионы. Только неожиданность могла даровать нам победу. Да, Бонапарт готовился к войне. Дабы это доказать, он создал армию для вторжения в Англию. Потребна была морская армия; формировалась целая армада. Не правда ли, это доказывало, что мы собираемся вершить судьбу изменника Альбиона? До сих пор все чистая правда. Но высадка готовилась отнюдь не там, где ее ожидал противник. Бонапарт собирался отрезать дорогу на Индию, атакуя Египет, этот слабый запор на двери. А без Индии Англия стала бы ничем. Вполне логичное рассуждение — во всяком случае, его хватило, дабы получить согласие Директории, некоторые члены которой считали, что отправка честолюбивого генерала куда подальше — не худшая военная хитрость, способная избавить от него Директорию.
Мечта Бонапарта, однако, была совсем иного рода, но в то время я еще не постигал всей ее грандиозности. Договор, который он предлагал, казался мне вполне справедливым. Ученые получат славу, ибо их предназначение состояло в том, чтобы властвовать. А триумф Бонапарта позволит нам расправиться с тайнами, что покрывают колонны храмов Нила.
Армия, которая отправлялась на завоевание страны фараонов, может называться Английской или Китайской — так или иначе, она предлагает ученым человеческие ресурсы, оборудование, продовольствие, невозможные для любой другой страны, любой другой цивилизации. Мы собирались препарировать Египет, остальное почти не имело значения…
Бонапарт попросил нас приготовиться к этому приключению и не изменять ему. Поймите, мы должны убедить ботаников, востоковедов, издателей (я сразу подумал о нашем друге Фаросе!), художников, антикваров, хирургов, географов, зоологов, поэтов, а также геологов, астрономов… — кого еще?
По меньшей мере сто шестьдесят семь ученых, артистов, инженеров, образованных и не чуждых культуре. Но некоторые из них вовсе не намерены были связываться с кампанией, которую полагали военной.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что мы ничего не знаем?
И что придется бросить семью, друзей и…
— И твой пост в Управлении пороха и селитры…
— То есть вслепую…
Глаза химика Жака-Пьера Шампи[28] округлились.
— Я с трудом заполучил должность главного управляющего, — сказал он. — Ты не представляешь, сколько мне пришлось бороться, чтобы занять место Лавуазье.[29]
— Невозможно занять место Лавуазье! В крайнем случае его можно сменить.
— Это точно, — проворчал Шампи. — Но это не мешает…
— Их будет много — тех, кто захочет сменить тебя после того, что ты сделаешь.
— Не дождутся, — простонал Шампи. — И сколько это все может продлиться?
— Год или два, самое большее.
— Два года! И ты по-прежнему отказываешься сообщить, куда нас приведет твоя авантюра?
— Это не моя авантюра.
— Кто же этот человек, который еще безумнее тебя?
— Бонапарт. Этого имени тебе достаточно?
— Черт побери! — только и сказал Шампи.
— Добавлю, что Клод-Луи Бертолле и Орфей Форжюри сказали «да» не колеблясь.
— Бертолле пойдет за тобой куда угодно… Но Орфей Форжюри — ведь ты его назвал?
— Форжюри, да! А еще Ипполит Некту и Жюль-Сезар де Савиньи… [30]
— Жюль-Сезар…
— Да, Савиньи! И Парсеваль-Гранмезон! И Редутэ…[31]
— Художник музея?
— И Контэ!
— Со своими аэростатами?
— Конечно! И Деода де Доломьё.[32]
— Геолог?
— Прекрати меня перебивать. Все, с кем я беседовал, сказали «да»… Пока мы тут с тобой говорим ни о чем, они все уже записались в список Каффарелли.[33]
— Генерала Каффарелли дю Фальга? Того, у которого деревянная нога?
— Ты бы его не узнал. Он спит по два часа в сутки, носится туда-сюда, покупает и группирует оборудование.
— Или, в самом крайнем случае, ворует. Держу пари…
— Все то, в чем мы можем нуждаться, он достает с легкостью… Этот дьявол Каффарелли выглядит моложе, чем Жак-Антуан Виар.[34]
— А это кто?
— Самый юный член экспедиции. Малышу пятнадцать лет. Но он отозвался на призыв, не колеблясь.
— А ты, гражданин Морган де Спаг?
— Я разобрал кабинет химии в Политехнической школе…
