удивился. А вот его слова для меня не были неожиданностью.
– Он – плохой человек.
Дэнни сказал, что он с лейтенантом давно уже на ножах. Аравело дважды блокировал его продвижение по службе. А теперь, когда Дэнни включили в одну из теневых групп, расследующих взрыв в кафе, соперничество между ними только усилилось.
– Он у нас – барон, у которого хватает вассалов. Парни они грубые. Устанавливают собственные правила. Вроде сила есть – ума не надо.
Их конфликт интересовал меня в самой малой степени. Я спросил Дэнни, что он узнал о кафе. Он ответил, что хотел бы поделиться имеющимися у него сведениями при личной встрече, и поинтересовался, что узнал я. Я рассказал ему о ноутбуке и о том, что случилось с Энди до взрыва в кафе. Похоже, его удивило и это.
– Завтра, – повторил он. – Пораньше… скажем, за завтраком?
На том и порешили.
– Натаниэль, с этого момента и до нашей встречи я рекомендую вам никому не доверять.
Глава 23
– Знаешь, что тебе нужно? – спросила Эрин.
– Человеческий контакт?
– Я думала про чай.
Она села рядом со мной и начала массировать впадину между большим и указательным пальцами.
– Расслабляет чакры, – пояснила она.
Кисти у нее были такие изящные. И пальцы с ухоженными ногтями. Я вдруг понял, какой она может быть женственной. Даже мягкой.
С этой мыслью и заснул. Меня вынесло на крошечный ледяной остров.
Я сидел, скрестив ноги. А островок плавал по мутно-синей воде. Должно быть, попал в Арктику, но смущали черные пантеры, каждая из которых сидела на своем островке. Некоторые рычали на меня, другие занимались собой, вылизывали лапы или отдыхали. Все ждали, когда же я допущу ошибку. Я дрожал всем телом. Руки напоминали сталактиты из синего льда.
Одна из пантер зарычала, прыгнула. Поставив передние лапы мне на грудь, сказала: «Принеси мне шоколадный молочный коктейль, Черепашка. Я жду».
Я кричал? Меня окружала темнота. Я лежал на диване в деревянном доме. Проспал два часа. Этого не хватило. Меня еще качало и после двадцати минут в душе. Стресс последних двух дней не хотел отпускать. Тело у нас более закаленное, чем мы предполагаем. Уже в первые два года работы врачи знают, что такое тридцать часов без сна. Знают они и другое: смена обязательно закончится. А вот длительный период стресса без намека на завершение приводит к выбросу в кровь еще большей дозы нейрохимикалий.[24] Опасной дозы.
Эрин приготовила роскошный обед: жареное мясо, картофельное пюре, тушеная фасоль. Сказала, что это лучшие блюда ее молодости, проведенной на Среднем Западе.
– Было бы еще лучше, если бы ты надел штаны, – добавила она.
Мы сели за стол, получив первый шанс поговорить. Эрин выросла в Ист-Лэнсинге, штат Мичиган, дочь школьной учительницы и священника. Дочь он любил, но держал в строгости. Со всеми был любезен, но она знала, какие чувства он испытывал к людям, которые жили в гетто для черных. «Да, сэр» и «Спасибо, мэм» в семье не сходили с языка. Ее мать была интеллектуалкой, которая никогда не говорила с отцом о книгах, которые читала. Девочкой Эрин несколько раз замечала, что она вкладывала в суперобложку от женского романа крамольную, с точки зрения мужа, литературу. В молодости Эрин не сомневалась, что путь отца самый правильный. Но, понятное дело, собственный жизненный опыт вступил в противоречие с непреклонностью отцовских убеждений.
Стараясь все делать правильно, она ушла из университета Мичигана, проучившись год, и вышла замуж за свою школьную любовь. Он был такого же склада, как и отец.
– Мои друзья и я называли его Библейским Ремнем.
– Потому что он бы верующим?
– Потому что порол меня ремнем, – улыбнулась Эрин, произнося эти слова, словно теперь уже и не верила, что такое действительно было.
Она винила себя, вымещала зло на других, но в конце концов у нее открылись глаза. К великому огорчению матери, она подалась на Запад. Хотела выяснить, есть ли какие-то желания или интересы, которые она в себе подавляла. Так поступали многие. Городок Хайт-Эшбери, возможно, и превратился в рынок, где торговали всякой ерундой, но люди по-прежнему приезжали в Сан-Франциско, чтобы найти себя. Тут хватало отщепенцев с Юга и Среднего Запада. Они принадлежали к «списочному» поколению, людям, которые от одного нового переходили к другому, альпинизм меняли на йогу, последнюю – на ночной гольф. Бывало, в один день. Иногда казалось, что они не могут остановиться, чтобы получить удовольствие от того, чем занимались в данный момент, просто хотели поставить галочку около еще одного пункта в длинном списке.
– Социально ориентированные женские танцы свободного стиля могут исполняться только вегетарианцами? – спросил я.
Эрин рассмеялась:
– Ключевой момент – свободные, лишенные воинственности движения. Хотя один месяц мы репетировали танец, изображающий нападение на домашнего тирана. Я отработала смертельный удар ребром ладони. – Она помолчала, задумавшись. – Ненавижу лицемерие. Раньше думала, что это конгресс, церковь… Но переросла такие мысли. Некоторые мои друзья стали левацкими фанатиками. Они ненавидят любую идею, которая идет вразрез с их образом мышления. Не хотят думать. Я задаюсь вопросом, не слишком ли далеко я ушла.
– От Бога?
– Возможно. Может, от чего-то большего. Все эти ложные идолы. Мы думаем, что будем счастливы, обретя правильную идею, цель, хобби. Может, все гораздо сложнее. С религией я… мы… просто хотели получить ответы. Но потом я подменила ответы вопросами. Один эксперимент следовал за другим. Один змей сменял другого. Это ли не оборотная сторона той же медали?
Эрин говорила, что пыталась создать более понятную личную философию. Ее текущая идея храбрости состояла в походе на фильм ужасов в одиночку. Однажды она это сделала, пошла на фильм о призраках с Николь Кидман, который так напугал ее, что часть сеанса она провела в фойе. Впрочем, поход в одиночку на романтическую комедию она не принимала за любовь.
Она рассказала, что у нее было несколько романов, в том числе короткий, но страстный с Энди, переросший в крепкую дружбу. Она шутила, что оценивает свои любовные увлечения по меркам изготовителей сотовых телефонов. Критериями отсчета для нее являются два индикатора на дисплее: уровень радиосигнала сотовой сети и уровень зарядки аккумулятора. Для хорошего старта необходимо не менее 80 % по обоим параметрам.
Потом она спросила об Энни. Когда я рассказывал о происшествии на яхте, Эрин на короткие мгновения накрыла мою руку своей. Не материнским жестом, но и не романтичным. Возможно, поддержка в этот момент требовалась ей. Она спросила меня, пережил ли я смерть Энни.
Ответ на этот вопрос я хотел бы получить и сам. Застрял ли я в прошлом? Психотерапевт, к которому я пошел после смерти Энни, обрисовала мне мои отношения с ней. Объяснение это я то принимал, то отвергал, в зависимости от настроения и количества выпитого пива. По словам Луизы, для меня это первый случай реальной близости с женщиной. Энни была мамой-уткой. Я – утенком. Она оставила на мне свой отпечаток. Я обожествлял Энни, потому что не видел ее недостатков. Обычно мне хватало двух стаканов пива, чтобы списать эту версию со счетов как пустопорожнюю болтовню.
