Намерения выводить войска с востока не было, кроме как в чрезвычайной ситуации, но для ОКВ было важно, чтобы отобранные для этого дивизии не вводились в бой или даже не использовались иным образом до дальнейших приказов. Как всегда, столкнулись с обычными трудностями, так как Цейцлер отказался предоставлять ОКВ любую подробную информацию относительно дислокации частей или планов их передвижения. Поскольку во многих других отношениях ОКХ по необходимости было вовлечено в наши планы на юге, Цейцлер использовал эту возможность, чтобы сделать еще одну попытку взять командование сухопутными силами на юге под контроль ОКХ. Наши разногласия усугублялись тем, что армейские формирования, поддерживаемые в боевой готовности для операций на Средиземноморском театре, являлись одновременно ядром наступательных сил для единственного крупного наступления 1943 года на востоке. Эта операция планировалась с марта, и ее целью было сгладить клин под Курском. Она известна под названием «Цитадель». Дата ее начала без конца откладывалась, поэтому становилось все вероятнее, что она совпадет с предполагаемым началом наступления западных союзников в Средиземноморье. 18 июня штаб оперативного руководства ОКВ представил Гитлеру оценку обстановки, которая подводила к предложению отменить, до прояснения ситуации, операцию «Цитадель» и сформировать как на востоке, так и в Германии (в последнем случае из новых частей) мощный оперативный резерв, который будет находиться в распоряжении Верховного командования. В тот же день Гитлер решил, что хотя он и оценил по достоинству такую точку зрения, но операцию «Цитадель» надо проводить, и назначил дату наступления сначала на 3, а потом на 5 июля. В результате эта неудачная операция, которая, по словам Гитлера, должна была послужить для мира «сигнальным огнем», стартовала только за пять дней до начала высадки западных союзников на Сицилии; от сил, задействованных в этом наступлении, которые одновременно являлись важнейшим резервом в руках Верховного командования, сохранились лишь остатки.
Йодль вернулся из отпуска к концу июня и тоже категорически возражал против преждевременного ввода в бой главных резервов на востоке; он и устно и письменно доказывал, что локальный успех – это все, чего можно ожидать от операции «Цитадель» для обстановки в целом. Гитлер явно дрогнул, но под влиянием остальных остался тверд в своем решении. Побочным результатом стало то, что он счел, видимо, необходимым отнять несколько дней у себя и своего штаба, чтобы заняться жалобой Цейцлера на Йодля: якобы выступления Йодля есть не что иное, как вмешательство в сферу ответственности сухопутных войск[226]. Было много рассказов в том смысле, что после многократных отсрочек Цейцлер сам уже не хотел проводить операцию «Цитадель». Здесь уместно привести, с небольшой перестановкой слов, одно замечание Гинденбурга; он часто задавал вопрос, кто в действительности будет ставить себе в заслугу победу в Танненберге, он сам или генерал Людендорф; говорят, старик удачно ответил: «Как вы думаете? Кому пришлось бы отвечать, если бы сражение было проиграно?» Операция «Цитадель» оказалась не просто проигранным сражением; она отдала в руки русских инициативу, и мы никогда уже не вернули ее себе до самого конца войны.
Падение Муссолини
Вера Гитлера в Италию с самого начала почти целиком зиждилась лично на Муссолини. Поэтому, когда 14 мая Гитлер спросил у гросс-адмирала Дёница, который только что вернулся из Рима, считает ли он, «что дуче полон решимости пройти с Германией весь путь до конца», все, кто это слышал, поняли, что весь фундамент этого военного союза под вопросом. Доклад главнокомандующего кригсмарине не дал особых оснований для столь беспрецедентного подозрения, но через два дня он повторил это перед более широкой аудиторией. Видимо, в основе этого лежали скорее его собственные наблюдения и заботы, чем неблагоприятное военное положение Италии, и они приводили к печальным выводам. Началось это с озабоченности по поводу неважного состояния здоровья Муссолини, что было слишком заметно на встрече в апреле; его подозрение росло в результате трений относительно Балкан, которые в последнее время привели к обмену необычно резкими письмами; наконец, была негативная реакция Муссолини на отправку дополнительных германских войск в Италию. Он даже не имел желания получать учебные отряды СС, сопровождавшие боевую технику для танковой дивизии, которую Гитлер ему «подарил». Возможно, его позиция объяснялась тем, что как главе итальянского правительства ему хотелось, чтобы его защищали только итальянцы; но такое предположение опровергалось подтвержденными из многих кругов новостями о возобновлении в конце весны 1943 года работ по укреплению альпийской границы с итальянской стороны, что могло быть направлено, главным образом, только против Германии. Довольно странно, однако, что Гитлер старался обходить молчанием и сам этот факт, и его бесспорно чреватый серьезными последствиями смысл. С другой стороны, он был больше всего встревожен, когда Муссолини отказался принять приглашение на следующую встречу во второй половине мая. Все было подготовлено – ставка только что вернулась в Восточную Пруссию и теперь спешно переместилась обратно в Берхтесгаден. Однако встреча не состоялась, якобы потому, что Муссолини готов был встретиться только на итальянской земле, от чего отказался Гитлер по соображениям личной безопасности. Тем временем непомерные и абсолютно невыполнимые требования о военных поставках из Германии продолжали прибывать; они больше выглядели как предлог для выхода из войны, а не как свидетельство решимости начать новое наступление.
В следующие недели западным союзникам не удалось ничего, кроме как захватить, почти без боя, небольшой, хорошо укрепленный итальянский остров Пантеллерия, «итальянский Гибралтар». Гитлер начал постепенно, хотя и не без колебаний, восстанавливать утраченное доверие к Италии как союзнику. Он часто говорил, что если их призовут на защиту родины, то простые итальянские солдаты и молодые офицеры, воспитанные в духе фашизма, возможно, покажут свое воинское мужество и друзьям и врагам. Такая идеалистическая оценка, основанная на беспочвенных иллюзиях, начала вскоре затмевать военные реалии, самой важной из которых был роковой разрыв между уровнем оснащения итальянских войск и войск западных союзников. Даже Кессельринг выступал за трезвую оценку, основанную на фактах; но ничего поделать не удалось.
Пелена из пустых мечтаний и самообмана рассеялась, когда 10 июля 1943 года противник высадился на Сицилии. На третий день наступления главнокомандующий войсками на Юге вынужден был признать не только то, что итальянская береговая оборона, включая даже недавно укрепленную базу у Аугусты, потерпела полнейший крах, но и что «германским войскам одним этот остров не удержать»[227].
Такая оценка была для Кессельринга способом показать свое разочарование не только в итальянцах, которых он яростно бранил, но и в Гитлере – за то, что тот отказался высвободить для обороны Сицилии дополнительные немецкие формирования, собранные тем временем в Южной Италии. Тревога по поводу возможного краха Италии оказалась достаточной причиной для гитлеровских колебаний, но в Риме этого не осознавали, еще меньше осознавали, когда успех десанта привел к внезапному скоропалительному решению отправить эти дивизии туда. Помимо этих двух дивизий и многочисленных частей ПВО, которые уже воевали на острове, теперь на Сицилию спешно отправляли по воздуху или перебрасывали каким-то иным способом еще две немецкие дивизии и другие части. Главное требование Муссолини о поддержке с воздуха и больших подкреплениях для люфтваффе удовлетворялось теперь за счет запада, юго-востока и севера. В порыве запоздалой активности оба диктатора быстро вернулись к нереальным идеям; Гитлер считал, что противника можно сбросить обратно в море, и Муссолини телеграфировал, что «и моральный, и материальный эффект от поражения противника при первой же его попытке проникнуть в Европу будет неизмеримым»[228].
Эти заманчивые перспективы вскоре рассеялись как дым, и 13 июля Гитлер издал приказ о том, что принимает на себя командование на Сицилии. Кессельринг все еще хотел продолжать борьбу, но Гитлер постановил, что наша цель должна быть «остановить противника впереди Этны. На долю генерала Хубе, командовавшего 14-м танковым корпусом, выпало приложить максимум усилий для выполнения этого распоряжения, и к нему направили одного офицера ОКВ с устным приказом «ненавязчиво взять на себя все командование на сицилийском плацдарме, полностью оттеснив итальянскую ставку»[229]. Кроме того, был назначен «немецкий комендант Мессинского пролива, и он получил полномочия укомплектовать в случае необходимости своими людьми сохранившиеся итальянские береговые батареи. Таким образом германское Верховное командование – действовавшее из Восточной Пруссии! – непосредственно запустило руку в дела, за которые отвечал штаб, подчиненный итальянскому командованию. Муссолини и его Верховное командование всего лишь направили протест, и ничего более.
