Гитлер, должно быть, почувствовал, что его действия оправдают, когда узнал через Кессельринга, что Муссолини направил срочное обращение, где указывалось, какие «серьезные последствия для морального состояния как итальянского, так и немецкого народа» могла повлечь за собой потеря Сицилии[230].
Так небольшой плацдарм у Этны стал жизненно важным пунктом, где решались судьба Средиземноморского театра войны, будущее оси и, возможно, нечто гораздо большее. В этой ситуации Йодль 15 июля лично выдал одну из редких своих письменных оценок. Его цель явно состояла в том, чтобы снова выдвинуть на передний план главную стратегическую картину происходившего; он пошел даже дальше, чем Кессельринг, и категорически заявил, что «насколько можно предвидеть, Сицилию нам не удержать»; мы не знали, продолжал он, станет ли следующей целью противника Сицилия или Корсика, континентальная часть Италии или Греция, но в любом случае наша главная стратегическая задача была прикрывать Южную Италию как рубеж обороны Балканского полуострова. Затем он вернулся к выводу, к которому его штаб пришел, по чисто военным соображениям, 19 июня, на следующий день после печального решения относительно операции «Цитадель»[231], и заявил, что до тех пор, пока полностью не прояснится политическая ситуация, «было бы безответственным» держать немецкие войска южнее Апеннин, то есть к югу от горного хребта, тянущегося с востока на запад севернее Арно. Первое предварительное условие заключалось в том, чтобы «произвести чистку итальянского военного командования и принимать самые энергичные меры против любого проявления раскола в итальянских вооруженных силах». Вторя многочисленным заявлениям Гитлера того периода, он обвинил «широкие круги внутри итальянского офицерского корпуса в тайном предательстве» и приписал итальянскому Верховному командованию намерение использовать немецкие формирования на итальянской земле «таким образом, чтобы гарантировать их уничтожение». Следуя гитлеровскому примеру, Йодль любил использовать пышные фразы, и в своей эффектной концовке он призвал к «генеральной чистке в Италии в качестве второго этапа фашистской революции», который должен закончиться «устранением нынешнего Верховного командования и арестом всех враждебных нам лиц». Немецкие генералы возьмут в свои руки командование на всех важных участках в Средиземноморье, и их начальником должен стать фельдмаршал Роммель «как единственный командующий, под началом которого охотно служат многие солдаты и офицеры в Италии». Затем шли детальные предложения относительно «единства командования», которое в Италии должно номинально остаться в руках Муссолини, а на Балканах передано немцам. Наконец, было там «требование к Италии», чтобы пополнение итальянских войск на участках, подвергаемых ударам противника, например в Южной Италии, должно обеспечиваться в тех же масштабах и такими же темпами, как и немецких. Это требование оставалось на повестке дня до самого развала оси; оно никогда не выполнялось.
В своих военно-политических разделах этот трактат всего лишь повторял взгляды, которые довольно часто звучали недавно в узком кругу, но он дал еще наиболее развернутую картину разногласий, которые, как показывает история, являются неизбежными предвестниками краха любого военного союза. Гитлер испытал ужас перед такими выводами Йодля главным образом из-за уважения к авторитету Муссолини. Вместо этого, он попытался первым делом получить более утешительную картину состояния дел в Италии и затребовал в ставку некоторых военачальников и политиков, которым он доверял. Но в ходе последовавших обсуждений и гросс-адмирал Дёниц, и фельдмаршал Роммель высказали взгляды аналогичные взглядам Йодля; Роммель даже зашел столь далеко, что сказал, что в итальянской армии нет ни одного генерала, на которого он мог бы положиться и который стал бы полностью сотрудничать с Германией. Гитлер мог увидеть, что рушатся все основы его союзнической политики, и показал, что не хочет заниматься самокритикой, заявив просто, что «тем не менее должны быть в Италии стоящие люди, не могли вдруг все стать плохими». Однако ему, казалось, хватило впечатлений, чтобы прийти к выводу, что отныне Германия на Средиземном море одна и единственное, что в ее силах, – это защищать Северную Италию. Он, как прежде, считал, что наилучшим решением будет удержать нашего союзника в рамках оси, при условии, что мы будем всегда уверены в его лояльности. За этим последовали дискуссии с германским послом, которого вызвали из Рима, и принцем Филипом Гессенским, секретным офицером связи с итальянским королевским домом. Отсюда возникло решение добиться ясности путем встречи с Муссолини, которая была отложена после Туниса. Спешно договорились о встрече в Северной Италии. В тот же день, 18 июля, мы отправились в Берхтесгаден. Гитлер теперь отставил в сторону даже тревогу о своей личной безопасности. Однако перед отъездом его убедили отложить объявление о том, что Роммеля выбрали в качестве командующего обороной Апеннинского полуострова, – по просьбе Геринга и германского посла в Риме, которые считали, что знают Муссолини и итальянскую публику лучше, чем Гитлер и Йодль [232].
Встреча в Северной Италии известна как совещание в Фельтре, по названию города, где находился дом, в котором оно происходило; оно было первым из трех, предшествовавших развалу оси. Оно оказалось также последним в длинной серии встреч, когда Гитлер и Муссолини оба держали прежнюю власть в своих руках. Но этот день в Фельтре разворачивался под знаком дурных предзнаменований. Он начался с решения Гитлера прекратить операцию «Цитадель» на Востоке как не имеющую перспектив на успех – решение, в котором обстановка в Средиземноморье и нужды других театров войны никакой роли не играли; закончился он обострением разногласий между двумя союзниками. Задним умом понятно, что Муссолини и в еще большей степени его советники приехали в Фельтре с решимостью вывести Италию из войны с согласия Германии или без него. Гитлер, со своей стороны, имел целью оказать сильную моральную поддержку своему другу и союзнику и гарантировать ее в будущем.
Ночь мы провели в Берхтесгадене и ранним утром (из-за угрозы вражеской авиации) приземлились на аэродроме близ Тревизо. Нас принял Муссолини, одетый, как обычно, в темно-серую форму ополчения; затем последовала по крайней мере двухчасовая поездка на машинах, на поезде, а потом опять на машинах, предоставившая нам небольшую возможность для предварительных контактов. По приезде в загородный дом мы собрались неофициально в летнем домике, но только для того, чтобы прослушать бесконечную речь Гитлера. Он коснулся в основном положения с сырьем, сравнительным уровнем вооружения, живой силы и потерь с обеих сторон как прошлых, так и будущих – все это выдавалось в пропагандистском и нравоучительном тоне. Накануне вечером я представил Гитлеру меморандум, основанный на записке Йодля, но без его скрытых политических намеков, в котором под заголовком «Единство командования» перечислялись самые неотложные военные задачи. В речи об этом не было сказано ни слова. Он разъяснил свою позицию в отношении Сицилии и, к большому удивлению своего штаба, заявил, среди прочего, что на остров будут направлены дополнительные немецкие формирования, что «позволит нам наконец предпринять наступление». В этом пункте выступления он, однако, высказал официальное требование обеспечить снабжение войск на Сицилии и повысить боеспособность итальянских вооруженных сил. Если произойдет самое худшее, сказал он в заключение, мы должны продолжить борьбу на континентальной части Италии и на Балканах, где необходимо полностью умиротворить внутренние районы, чтобы высвободить имеющиеся там войска для обороны побережья.
Говорил только один Гитлер. Появился итальянский дежурный офицер с сообщением, поступившим от Муссолини, о том, что в это самое утро западные союзники совершили первый воздушный налет на Рим; Гитлер не обратил на эти новости никакого внимания, и после секундной паузы его словесный поток продолжился.
Весьма смущенные таким ходом «дискуссии», мы отправились затем на ленч, Гитлер и Муссолини завтракали отдельно. Сразу же после этого мы отправились в обратный путь. Мне так хотелось прояснить вопрос насчет организации командования, что при пересадке с машин на поезд я уговорил Кейтеля пройти через железнодорожные пути к Гитлеру, чтобы напомнить ему об этом. Кейтель вернулся с единственным ответом: «Условий для выполнения наших требований нет». Во время нашей поездки на поезде между высокопоставленными представителями немецкого и итальянского Верховного командования имела место некая дискуссия, но волей-неволей им пришлось ограничиться дополнительным обсуждением ряда вопросов, которые уже были подняты Гитлером.
Из последующих сообщений стало ясно, что сразу же после прибытия из Фельтре Муссолини согласился с мнением своих советников и уже 20 июля проинформировал короля, что к середине сентября 1943 года он надеется расторгнуть союз с Германией. Гитлер же вернулся с этой встречи абсолютно уверенный в том, что опять поставил своего друга и союзника на правильные рельсы. Итальянское Верховное командование
