есаул.
— А какие обязанности выполнял войсковой писарь? — спросил я майора.
— Ну как же! Пользовался большой самостоятельностью как «письменный» человек. Заведовал канцелярией, вел счетоводство — приходы, расходы, составлял указы. Его пером писались дипломатические бумаги. Жил в курене и получал полсотни целковых в год. А вот войсковой есаул...
Меня интересовал более поздний период истории Кубани, а точнее — предвоенные и военные годы, и я стремился, чтобы майор, явно симпатизировавший запорожским казакам и считавший себя их потомком, перешел прямо к новейшей истории.
Беседа затянулась, время уже было позднее, а к интересующему меня периоду майор все еще не приблизился, находясь на весьма дальних подступах. Он посмотрел на свои старинные карманные часы на длинном ремешке и сказал:
— Приходи ко мне домой в выходной, вечерком, на чай. А чтобы не было скучно, скажу дочке, чтоб на танцы не ходила, принимала гостя.
Я поблагодарил Андрея Карповича за приглашение, пообещав приехать к нему в назначенное время. Мне, правда, не совсем была ясна цель упоминания о дочке, но все же, дождавшись воскресного вечера, я поехал трамваем в гости.
Андрея Карповича я застал в радушном настроении, одетого по-домашнему — в майке, широченных штанах и истоптанных шлепанцах. За открытыми настежь окнами уже сгустились сумерки, а духота жаркого летнего дня не спадала. В комнате, куда меня провел хозяин, не чувствовалось вечерней прохлады.
Андрей Карпович усадил меня на диван, а сам присел на стул за столом.
— Да, ну так вот... — что-то припоминая, начал майор. — Сам я из кубанских казаков. Учиться, можно сказать, мне было некогда. Так я и остался с церковноприходским образованием, — не без сожаления заметил Андрей Карпович, — а теперь служба идет к концу и жизнь уже, как говорят, все законспектировала. Да, так вот... В гражданскую войну вся контра сбежалась к нам на Кубань. На казаков надеялись, а оно не тут-то было. Казак за контрой не пошел. Сколько тут было царских полковников и генералов — пруд пруди, и все звали казаков и иногородних на восстание против Советской власти, но трудовое казачество послало их куда следует. Многие убежали в Крым, а потом в Турцию, но и на Кубани немало осталось бело-зеленых в горах, в плавнях, а то и в камышах. А потом начались заброски из Константинополя агентуры для поддержания штанов у бандитского подполья. Пришлось нам немало повозиться со всякого рода подпольными организациями и бандитскими группами. Наш брат тоже не дремал — ликвидировали «Круг спасения Кубани», как и многие другие круги и союзы. А сколько их было и каких!.. Удивляет меня до сих пор то, что в Кубчерчека тогда все были молодые люди — пролетарии, а справлялись с защитой революции. Правда, нам тоже досталось, но задачу выполнили.
— А были на службе в ЧК люди из бывших офицеров? — спросил я умышленно, имея в виду Гуляева, фамилию которого встречал в материалах. Мне хотелось, чтобы майор продолжил рассказ о нем. Андрей Карпович уставился на меня:
— А почему спрашиваешь?
— Мне попадалась у вас одна фамилия... Кажется, сын царского полковника, а работал в ЧК. И успешно работал.
— Так то ж Николай. Офицером он не был. Сын полковника — правильно. Умнейшая голова. А в каких операциях участвовал! Вам, молодым, надо поучиться, — как всегда, назидательно заметил майор.
В комнату вошла довольно полная женщина с белой скатертью и тарелками в руках.
— Познакомьтесь, — сказал Андрей Карпович. — Клавдия Гордеевна.
Я пожал пухлую руку супруги Андрея Карповича и назвал себя.
— Товарищ приехал к нам в командировку, — пояснил жене Андрей Карпович. — А где же наша стрекоза? Скоро придет? Да, так вот, Николай Васильевич был отчаянная голова. Его вся контра Северного Кавказа боялась.
— Как будто тебе больше нечего и сказать, кроме контры не о чем поговорить, — прервала мужа Клавдия Гордеевна. — Как сойдутся вдвоем, так только и разговоров, что о работе, а меня на кухню, чтобы я не слушала. И сижу там целый вечер, пока не наговорятся досыта, — жаловалась мне.
— Хорошо, хорошо, — поспешил он успокоить жену. — О Гуляеве я продолжу на работе. Так где же Тамара? — снова поинтересовался Андрей Карпович.
— Вот она. Легка на помине, — сказала хозяйка.
В комнату вошла высокая, полная, с загорелым лицом девушка лет двадцати, похожая на отца. Андрей Карпович представил ее мне. Видно, ему очень хотелось, чтобы я познакомился с его дочерью. Тут же он стал рассказывать о Тамаре. Окончила два курса учительского института, перешла на третий.
— Учится хорошо. Хочет жить самостоятельно, а не сидеть на шее у родителей, но каждый божий день ходит на танцы, — простодушно сказал он.
Тамара принялась помогать матери накрывать стол, выходила и приходила с посудой. Когда мы оставались в комнате одни, Андрей Карпович вполголоса продолжал мне рассказывать о работе Кубанской ЧК. Намеки Крикуна об успешных операциях чекистов с участием Гуляева очень заинтересовали меня, но майор не торопился.
На столе уже не оставалось свободного от закусок места. Андрей Карпович, взглянув на стол оценивающим взглядом, поставил около себя бутылку.
— Настойка собственного приготовления, — пояснил он. — Кизил. Слышал о таком?
Мне пришлось сознаться, что о кизиле никогда не слышал и не знаю, что это такое.
— Ото, на кизиле, — добавил майор и поднял бутылку, в которой настойка переливалась рубиновым цветом.
Я вспомнил, что капитан в Новороссийске тоже мне говорил о кизиле, и сказал об этом майору.
— А, Василь... Добрый малый. Есть в нем что-то от безотказного работяги. Не шумит, делает свое дело. В моем вкусе. А иной только и знает, что шумит и дует, а получается мыльный пузырь. Переливается всеми цветами радуги, а прикоснись к нему кончиком пера, и из всей красоты — одна мутная капля. Знаю Василя, — уважительно закончил Крикун.
— Василь мне сказал, что перед самой войной был арестован германский агент в Новороссийске, а подробностей не знает.
Крикун вначале никак не реагировал на мой намек, а потом на его лице мелькнула едва заметная улыбка. Я ее понял таким образом, что он был доволен моим вопросом, смаковал его про себя, стараясь продлить это удовольствие. Наконец хозяйка пригласила нас к столу.
Андрей Карпович налил всем по рюмке настойки. Выпили за знакомство. Клавдия Гордеевна следила за моей тарелкой, чтобы она не была пустой, а Андрей Карпович приговаривал:
— Да ты не стесняйся. Будь как дома.
Тамара и ее мать за столом помалкивали. Так, видимо, было заведено в семье. Слышен был только голос хозяина. Он налил по второй рюмке, посмотрел на Тамару и сказал:
— Ото, кажу, до танцев охоча. Может, это и полезно для нее — я имею в виду полноту дочки, — только не нравятся мне там порядки. Можно сказать, никакого порядка.
— Папа, ну что ты говоришь?
— Я знаю, что говорю. Какой там порядок, если милиционер танцплощадку охраняет. Так вот, что я хотел сказать? Приезжай, Алексей Иванович, к нам, будете вместе ходить на танцы. Душа не будет болеть.
Тамара смутилась. Мне пришлось улыбнуться, чтобы как-то сгладить слова хозяина, произнесенные не то серьезно, не то в шутку.
— Тату!.. — укоризненно сказала Тамара.
— Да, так вот, сходили бы вместе в театр. Я сегодня утром по пути на работу читал афишу: «Губернатор провинции»...
— Я уже посмотрела твоего губернатора, — сказала Тамара. — Ничего интересного нет.
Андрей Карпович скептически посмотрел на дочь и тут же упрекнул ее в том, что она ничего не смыслит, оговорившись однако, что сам он в театре давно не был, но читал заметку в газете об этом спектакле.
— Тебе бы оперетку с танцульками...
