возвращаться.
У меня не выходил из головы человек, ушедший в тыл к гитлеровцам, но говорить о нем не решался. Потом все же спросил у разведчика, кто он такой?
— Оперуполномоченный, — ответил старший лейтенант.
— Я предпочитаю открытый бой, — сказал я.
— Работа у них такая, — проронил разведчик, — чекистская...
Когда я закончил этот рассказ, Андрей Карпович заметил, что бывало и такое. Распространяться не стал. И когда я напомнил об аресте шпиона в Новороссийске, он загадочно сказал:
— То длинная история.
— Я готов выслушать, Андрей Карпович. Для дела надо...
Он показал мне глазами на жену и дочь и сразу заговорил о винограде.
— Ото, я за ним весною как поухаживаю, так и на все лето. «Изабелла» — неприхотливый сорт. А осенью полно винограда...
Выждав время, когда жена и дочь вышли с посудой на кухню, Андрей Карпович тихо проронил:
— Могу дать кое-какие пояснения. В следственном деле всего не запишешь. Там доказательства. А вот как оно было — я знаю, хотя специализировался долго по части борьбы с бандитами, побывал даже в Константинополе. Как полагаю по своему разумению — ото, полезно знать молодым.
Когда с закусками было покончено, хозяин объявил, что чай он не пьет.
— Вода так она и есть вода, — сказал с усмешкой Андрей Карпович. — А у вас там, в средней полосе России, я знаю, без чая жить не могут, особенно в Туле. Засядут за самовар — и на весь вечер...
Провожая меня на улицу, Андрей Карпович пообещал ответить на все интересующие меня вопросы по делу, которое я начал читать.
10
В свое время газеты Америки облетела статья: «Требуются первопроходцы для Сибири», призывавшая рабочих поддержать русскую революцию — поехать в Сибирь на строительство заводов, шахт, фабрик.
Рабочие и специалисты откликнулись на этот призыв. Много иностранцев трудилось в Кузбассе и других местах. Германская разведка не упустила этот канал для засылки в Сибирь под видом специалистов своих шпионов.
После этого вступления, изредка посматривая на меня из-под мохнатых бровей прищуренными глазами, Андрей Карпович рассказал о том, как в Шипуновский зерносовхоз из далекой Америки приехал специалист-механик по сельскохозяйственным машинам Хорст Кемпке. Трудился там не один год исправно. В Америке он жил еще под фамилией Гельзинг, под которой до революции шпионил в России.
Перед отъездом в Сибирь он стал Кемпке, но ему сказали, что в России следует добыть новый паспорт.
До лета 1933 года его никто не торопил и никакой информации от него не требовал. Он только сообщил тайнописью в германское посольство в Москве о своем местонахождении, подписавшись «Майклом», как и было обусловлено. Временами Кемпке терял всякую надежду найти новые документы, хотя делал все от него зависящее, упорно прислушиваясь ко всем разговорам, присматриваясь к каждому, с кем приходилось встречаться, чтобы найти нужного человека.
Однажды в отдаленном районном центре он встретился с администратором передвижной цирковой труппы, разъезжавшей по таежным селам. Кемпке поинтересовался у него, нет ли в труппе земляков- эстонцев, а потом уже, выполняя наказ своего директора, пригласил труппу в совхоз. О программе циркового представления и его заработках Кемпке вести разговор не стал, а разгадав в администраторе предприимчивого человека, повел с ним окольную беседу, из которой тот понял, что иностранцу нужен паспорт.
Кемпке заверил собеседника, что за суммой он не постоит. У администратора на сей счет глаз тоже был наметан. Он безошибочно определил, что клиент — подходящий и можно крупно заработать.
Кемпке по содержанию разговора понял, что имеет дело с уголовником, но другого выхода у него не было. Имени своего он не называл, своего адреса не давал, только намекнул, что не собирается задерживаться в Сибири. Администратор с пониманием отнесся к просьбам и намерениям незнакомца, заявив, что в подобных ситуациях ему приходилось бывать, но поторговался и даже просил задаток. Он очень нуждался в деньгах. Это уловил Кемпке и, отсчитывая задаток, подразнил его своими финансовыми возможностями.
Договорились встретиться через месяц на железнодорожной станции.
...Скорый поезд остановился у платформы небольшой железнодорожной станции. К станционным постройкам темной стеной подступала тайга, а дальше, в дымке, как в легком тумане, громоздились сопки. Кемпке сидел в общем вагоне у окна и смотрел на платформу, по которой прогуливались пассажиры. Среди них мелькал и его сосед по купе, администратор — высокий мужчина, примерно его лет, непоседа и балагур. Они ехали вместе совсем немного, но он столько наговорил ему разных невероятных историй, что порядочно надоел молчаливому, всегда сосредоточенному Кемпке. Торгуясь, администратор предлагал сыграть в «двадцать одно», но Кемпке не играл в эту странную для него игру и вежливо отказался. Он попросил показать паспорт и только за это выложил по требованию администратора двадцать пять рублей. Любитель карточной игры, представившийся Викентием, пошел по вагону и подолгу просиживал в разных купе в компаниях, показывая свое виртуозное владение картами.
На остановках, проходя мимо окна вагона, Викентий махал Кемпке рукой, на которой красовались большие часы с металлической решеткой, предохранявшей стекло, что-то говорил ему, но окно было закрыто плотно и Кемпке не понимал его, так же как не разобрался, куда и зачем он едет, хотя осторожно пытался выяснить. По всему тому, что рассказывал Викентий, Кемпке сделал вывод, что он довольно тертый калач, местный житель, хорошо знающий дальневосточный край.
Стоянка поезда почему-то затягивалась. По вагону прошелся милиционер. Заглянул в купе к Кемпке. Милиционер ничего не сказал, но Кемпке сразу почувствовал неприятный озноб. От этого ощущения он никак не мог освободиться. На платформе все меньше оставалось пассажиров. Они расходились по вагонам. Появился в форменной фуражке дежурный по станции, засвистел, и через некоторое время, после оглушительного протяжного гудка, паровоз рванул на себя вагоны. Поезд медленно отходил от платформы. Учащался перестук колес. Кемпке не отрывался от окна. Перед ним опять поплыли таежные дали. Он впервые ехал по Сибири, на запад, перебираясь на другой конец необъятной страны.
Путь его лежал в Новороссийск, в котором ему уже пришлось однажды побывать под именем Гельзинга. Он до мельчайших подробностей помнил, как пробирался на корабль в новороссийском порту, как высадился в Константинополе и с каким наслаждением пил пиво в подвальной пивнушке, прислушиваясь к разговору двух русских. Не думал он тогда возвращаться в Россию, а пришлось...
За окном уже стояла темная ночь. В вагоне утих гомон пассажиров. Викентий не появлялся. На крючке раскачивался его летний полотняный пиджак, а на полу, под сиденьем, виднелся фанерный чемоданчик. Это все, что было при нем из вещей. На платформе он прогуливался в одной рубашке и модной кепке. Перед сном Кемпке прошел весь вагон, заглядывая в каждое купе. Викентия нигде не было.
«Наверное, в другом вагоне играет в карты», — подумал Кемпке, укладываясь спать. Его уже интересовал пиджак Викентия, который навязчиво маячил перед глазами. Но пока он выжидал, не решался пошарить по карманам. Носком ботинка он толкнул чемоданчик, выползший при толчках из-под нижней полки. Он показался ему пустым.
Только под утро, когда пассажиры в вагоне еще спали, а полка Викентия так и оставалась незанятой, он снова, с полотенцем на плече, прошел весь вагон. Возвратившись, ощупал пиджак и обнаружил в кармане паспорт, какие-то потертые справки, несколько рублевых бумажек, мятый носовой платок и просыпавшийся табак.
До самого утра Кемпке перебирал всевозможные варианты осложнений, которые могут возникнуть в связи с хищением документов. Он допускал, что пассажир отстал от поезда и попытается догнать, что, не
