положат орущего малыша, станет для вас лучшим днем в вашей жизни. А знаете, что может быть лучше этого?
— Нет, а что?
— Второй день, третий, четвертый и пятый…
В приемную влетела радостная Джолин, за которой шел доктор Йохансон.
— Спасибо вам, доктор, за ваше терпение, — сказала она, а затем обратилась к Ханне: — Ане побаловать ли нам себя чем-нибудь вкусненьким? Я знаю одно уютное бистро на Ньюбери-стрит.
— С радостью.
— Вот это мне нравится, — весело произнес доктор. — Сытная еда, здоровая пища, полезные продукты. — Он поприветствовал необъятную женщину: — Добрый день, миссис Маккартни, как вы себя сегодня чувствуете?
— Буду чувствовать себя значительно лучше, когда наконец-то избавлюсь от этого груза.
— Вам недолго осталось ждать. Это скоро закончится, миссис Маккартни, обещаю.
— Десять минут — это слишком долго.
— Ладно, ладно. Еще недельку — и все. Проходите, пожалуйста.
Миссис Маккартни поднялась с кресла и утиной походкой проследовала за Йохансоном. Уже у двери кабинета она обернулась и сказала Ханне:
— Не забывайте! Это того стоит.
Выйдя из клиники, Ханна поинтересовалась у Джолин, все ли было в порядке, и добавила:
— Вы так долго не выходили.
Джолин в один миг развеяла ее тревоги.
— Вы же знаете, какая я неугомонная. Все беспокоюсь, беспокоюсь и беспокоюсь. Но доктор Йохансон говорит, что я в порядке. Ничего не случилось. Все хорошо. Он заверил меня, что я полностью здорова.
Глава 18
Образ крохотной ручки у крохотной головки никак не хотел покидать воображение Ханны. Не покидала ее и мысль о том, что в один прекрасный день она будет держать эту ручку и маленькую головку у себя на руках. Пусть и недолго.
Почему же ей не показали эти картинки, которые — теперь она это знала — называются сонограммами? Не давало ей покоя и заговорщическое поведение Джолин и доктора Йохансона, которые о чем-то совещались у монитора, рассматривая фотографии ребенка в ее животе. Это казалось серьезным нарушением права на личную жизнь. Да, ребенок был Джолин, и она вправе его увидеть. Но ведь Ханна тоже? Они же должны были вместе все это пережить. А самые первые фотографии ребенка преднамеренно от нее утаили.
Это напомнило Ханне о том, что, как бы хорошо Витфилды к ней ни относились, она всего-навсего делает для них работу. Но работа делается внутри ее тела! Тогда как же можно ожидать от нее, что она ничего при этом не будет чувствовать?
Каждую ночь Ханна засыпала с мыслями о ребенке и каждое утро, когда она еще не надела халат и не сунула ноги в тапочки, первые ее мысли были о маленьком человечке в ее утробе. Она обязательно говорила с ним, когда оставалась одна или когда Джолин не могла ее услышать, и даже пыталась представить, что он ей отвечает. С утра до вечера их маленькие послания не переставали приходить. «Я тебя люблю». — «И я тебя тоже». — «Ты мне очень дорог». — «И ты мне очень дорога».
Джолин никогда не упоминала о том визите к доктору, но «появление признаков» заботили ее все больше и больше.
Спустя какое-то время, когда они ужинали, она подняла вопрос о том, что скажут люди и как его решить.
— Здесь нечего стыдиться, — настаивал Маршалл. — Это наш ребенок. А Ханна просто оказывает нам особую услугу от всего сердца. Она не должна этого скрывать.
— А я и не говорю, что она должна это скрывать. Только не понимаю, почему каждый Том, Дик и Гарри[16] должны быть в курсе нашей семейной жизни. Ты же знаешь, как быстро разлетаются слухи в этом городке. Вот наши близкие друзья — совсем другое дело.
— Не делай из мухи слона, дорогая, — твердил Маршалл. — Люди будут говорить то, что захотят. В любом случае, тебе не кажется, что, как и нам, это может помочь и им, если они будут знать, что такие услуги предоставляются.
«Услуги?» — подумала Ханна.
Аргумент мужа не убедил Джолин.
— А что она скажет в библиотеке, когда будет возвращать книгу, а библиотекарша спросит у нее, когда ребенок должен родиться? Или в галерее? Подумай обо всех тех, кто придет на мою выставку. Что она им ответит?
— Скажет, в декабре.
— А если кто-то захочет узнать, кто отец? Она скажет: «О да, это тот милый мистер Витфилд с Алкот- роуд»? Как тебе это?
— Я сдаюсь, Джолин. Что ты предлагаешь? — В голосе Маршалла зазвучали нотки раздражения.
Джолин открыла маленький футлярчик и поставила его на стол. Внутри него на подушечке из черного бархата покоилось золотое обручальное кольцо.
— Поверь мне, это ответит на многие вопросы. Она может объяснить, что ее муж сейчас за границей и поэтому она временно живет с нами. Ну, что скажешь?
— Мне бы не хотелось, чтобы Ханна делала то, что ей не по душе.
— Да брось ты, это будет как игра. Как пьеса, а у Ханны будет главная роль. Это всего лишь кольцо, Маршалл.
Он откинулся на спинку стула, не желая ввязываться в продолжительную дискуссию.
— Что думаете, Ханна?
— Не знаю. Это так необходимо?
— Эй, вы оба! — вспылила Джолин. — Что плохого может случиться? Какое-то дурацкое колечко! И если оно закроет рот парочке любопытных… Ну же, Ханна, просто примерьте. Сделайте мне приятное.
Ханна вытащила кольцо из футлярчика и надела его на палец.
— Надо же, сидит как влитое! — воскликнула Джолин с таким ликованием, что девушка не решилась его снять.
Глава 19
Ханна не переставала думать о маленькой головке, которую будет поддерживать у своей груди, маленькой ручке, которая ухватится за ее палец, и маленькой ножке, которая уже сейчас толкается и будет отталкивать мягкое белое одеяльце, лежа в белой кроватке в голубой детской комнате. Она перегнется через боковые решетчатые стенки кроватки и пощекочет эти пяточки, затем подоткнет под маленькое тельце маленькое белое одеяльце…
Нет! Это Джолин подоткнет одеяльце. Джолин пощекочет пяточки. Ханна попыталась больше об этом не думать. В подобных грезах не было смысла.
Какое-то время она бесцельно бродила по дому. «Минивена» Джолин в гараже не было. Все уехали. Она поднялась в свою комнату, нашла свитер и накинула его на плечи. Пятнадцать минут спустя она уже сидела на задней скамье в церкви Дарующей вечный свет Девы Марии.
