'Еще чуть-чуть — и я окончательно поверю ему' — пронеслось у меня в голове, пока я медленно исчезал в холодной тьме небытия, мечтая лишь об одном — очнуть-ся в Лесу Детства и ощутить на лице жаркое дыхание тепла…
Х Х Х
Мне снова становилось холодно, и сквозь звенящий туман вокруг проступило чье-то лицо. Я еще не успел понять, кого вижу перед собой, когда вдруг осознал вели-чайшую из истин. Я открыл, что такое счастье. Счастье — это когда тебе тепло…
Лицо принадлежало Дайне. Она склонилась надо мной, и в ее огромных янтарно-карих глазах поселился испуг. Спутанные волосы припорошил снег, губы потреска-лись, а ресницы заледенели, став очень длинными и словно хрустальными.
'Она беспокоится обо мне… — протекла ленивая мысль. — Что ж, стоило замерз-нуть, чтобы увидеть в ее очах вот такую заботу…'
— Он умер! — как-то с надрывом воскликнула Дайна, и чуть истеричная тревога в ее голосе была мне приятна.
— Нет, он просто ослаб, — нетерпеливо отозвался Господин. Будь хоть чуточку по-теплее, я бы возмутился — просто ослаб! Да я почти умер! Но пронизывающий хо-лод, и я сумел ощутить лишь щемящий стыд: Дайна и Господин в полном порядке, а я… Ладно еще, Господин, он вообще особенный. Но Дайна-то должна была раньше замерзнуть. Она, во-первых, ребенок, а во-вторых, привыкла к теплой погоде. Но тем не менее оказалась крепче меня!
Сквозь ворох сонных мыслей пробрался голос моего друга:
— Сид на него хуже действует, чем на тебя. Ты совсем неиспорченная, — он помол-чал и продолжил: — Что ж, я его попытаюсь доставить до более теплых мест. Тут уже недалеко. Стало теплее. Чувствуешь?
Ответа не последовало, но, полагаю, Дайна кивнула. Я с ними был категорически не согласен. Теплее? Что-то не заметно! Я уже ощущал собственного тела, оно при-мерзло к земле, может, я действительно умер? Мне кажется, я уже нематериален.
В следующую секунду мне пришлось убедиться в обратном. Кто-то (вероятно, Господин) безо всякой осторожности взял меня за руки и принялся тащить по земле. Я пытался сопротивляться, но из-за отсутствия сил делал это слишком вяло.
Х Х Х
Как тепло… Я начал по-настоящему приходить в себя, силы медленно вливались в мое тело.
Наконец я смог открыть глаза и даже чуть повернуть голову, но вокруг ничего не было — сплошная темнота.
— Где это мы? — голос мой как-то сел от пережитого холода. Рядом со мной разда-лось легкое движение, кто-то коснулся моего плеча и прошипел на ухо:
— Тихо! Мы устали. Дайна спит.
Это небрежное 'Мы устали' отчего-то задело меня. Я нахмурился и, все же пони-зив голос, упрямо осведомился:
— И где мы находимся?
— Эта зона — преддверие к Прекрасному. Тем ярким образам, которые человек хра-нит в душе…
Я фыркнул:
— То же мне, очень прекрасно! Вокруг темень.
— Нет. Просто это такая область. Сначала беззвездная ночь, потом зона Прекрасно-го, и постепенно наступает утро. А там, где утро, и есть цель нашего пути.
— А что у нас за цель, кстати говоря? — полюбопытствовал я. Господин отозвался:
— Чем дальше мы продвигаемся, тем больше я убеждаюсь, что сейчас важно доб-раться до Центра, — и, не предоставив мне возможности задать вопрос, строго приба-вил: — А теперь спи. Я жутко устал, пока тащил тебя. Спокойной ночи!
Раздалось шуршание, по-видимому он укладывался поудобнее, и вновь тишина. Мне спать не хотелось — ведь я только-только вышел из мрачной полудремы, и сон ассоциировался у меня с холодом.
А здесь было так тепло… Я лежал на чем-то мягком, может быть, на траве… Тем-нота постепенно убаюкивала меня, пока я размышлял о словах моего друга. Центр? Что за Центр? Куда мы идем? Если честно, мне было это не так уж и важно — лишь бы было так же тепло, так же сладко пахло чем-то неизвестным.
Кажется, я уснул…
Х Х Х
Когда я проснулся, было все так же темно и тихо. И этой мягкой тишине даже не мешали, а скорее гармонично вписывались в нее, приглушенные голоса.
— Я не очень понимаю тебя… — раздался взволнованный шепот Дайны.
— Просто пойми, что я не всегда буду тут… — послышался какой-то грустный ответ Господина.
— Почему? — это был тон капризного обиженного ребенка.
— Ох, Дайна… Я не из твоего мира. Из другого. И должен вернуться.
— Должен? Если ты должен, но не хочешь этого… Мы ведь можем что-нибудь придумать!
— Я не просто должен, Дайна! — твердо перебил он ее. — Я хочу этого. Пойми…
Они умолкли, потом раздались всхлипывания.
— Ну, успокойся… Я ведь Учитель Льва. Я буду с ней, а значит, и с тобой.
— А ты любишь свою ученицу?
— В каком смысле? — устало спросил он. — Если ты имеешь в виду — как женщину, то нет. Я просто не могу. Она для меня скорее как дочь.
— Тогда это совсем другое!
— Тише, девочка, разбудишь Алаба…
Я сердито отозвался:
— Была бы нужда. Я уже не сплю.
Чуть слышное движение, и чье-то прохладная ладонь коснулась моей щеки.
— Тебе уже лучше? — участливо спросила Дайна. Я смутился и неловко перевел разговор в другое русло:
— А… что ты плачешь?
Конечно, мне не следовало бередить ее рану этим вопросом. Дайна всхлипнула и, прильнув ко мне, тихо застонала. Я, растерявшись, не сразу осознал, что к моей гру-ди прижалось хрупкое и милое создание. Осторожно обняв девушку за худенькие плечи, я неуверенно сказал:
— Не нужно плакать… Все будет хорошо.
Она отчаянно замотала головой, уткнувшись горячим лбом в мое плечо. Только тут я заметил, что меня вновь обрядили в мою накидку, которую я не так давно так благородно пожертвовал Дайне. Окончательно смутившись, я в волнении вкинул голову, смутно надеясь встретиться со спокойным взглядом Господина. Было слиш-ком темно, чтобы он увидел мое движение, но тем не менее вновь воцарившуюся тишину нарушил его голос:
— Дайна, девочка моя родная, пожалуйста, не плачь. Я не могу остаться. Действи-тельно не могу.
Дайна снова замотала головой, однако как-то растерянно, обреченно. Через пару мгновений она отстранилась от меня, и я перевел дыхание.
Некоторое время мы молча сидели, думая каждый о своем. Потом Господин со вздохом произнес:
— Что ж, пойдемте. У нас у всех не очень-то веселое настроение, но, уверяю, в ско-ром времени оно хоть чуточку улучшится, если, конечно, вас способно заворожить нечто красивое.
Я с горечью отозвался:
— О, в одном ты прав. Настроение у нас еще то. А знаешь ли ты, ясновидящий, его причины? А? — я говорил это язвительно, злясь на собственное дурное расположе-ние духа и неспособность быть столь же сдержанным, как он сам.
Я не видел его лица, но почувствовал, как Господин вскинул голову и вперил в меня свой
