сейчас не могу успокоиться. Но читал я его также с чувством радостной гордости. Вспоминались семидесятники и эпоха «хождения в народ». Однако я совершенно не согласен с автором в оценке результатов работы друзей: тут нужна совсем особая арифметика, и, думается, что сами бандерлоги правильнее их оценили. К этому я ещё вернусь в следующих письмах — слишком ещё свежо впечатление от прочитанного.
Мой приятель, о котором я тебе уже писал — ходячая хронология. Я часто слушаю его воспоминания о разных исторических персонажах, многих из которых он знавал лично и близко. Выводы я делаю сам и про себя.
Возьмём литературу. Многое тут надо пересмотреть и, между прочим, Киплинга и тех его героев, о которых ты писала в вашем общем с С. письме. Они не всегда только смешны и жалки. Бандерлог- Макиавелли — это штука серьёзная! Прошлое помогает понимать настоящее, и настоящее, в свою очередь, проливает свет на далёкое прошлое. Первые века христианства не кажутся мне больше такими далёкими и чуждыми: там тоже, наряду с Гретами[203], были Черкесы. И всё вместе — Бандерлогия.
Маюшка пишет мне часто. Я продолжаю соблазнять её историей, а она меня — Лесей Украинкой. Эта писательница стала как будто нашим семейным фаворитом. В последнем письме Иринка прислала прямо восторженный отзыв о её драмах. Маёчек заполнила почти половину письма выпиской из драмы «Три минуты». И знаешь — неглупые мысли. Но я остаюсь верен своему увлечению, хотя вполне понимаю отвращение Маюшки — мне самому бывает тошно читать — уж очень поучительно. Но увлечение Ключевским у меня проходит: мой домашний историк оригинальнее.
Описывая материальный и культурный расцвет Киевской Руси, Ключевский рассказывает, что князья знали иностранные языки, что они любили читать и собирать книги, что они проявляли ревность в распространении просвещения. Они заводили училища, и даже с греческим и латинским языками. Выработался книжный русский язык, развилась оригинальная литература. Уцелевшие остатки построек IX и X вв. в старинных городах Киевской Руси, храмов с их фресками и мозаикой поражают своим мастерством. И наряду с этим: «К половине XII в. рабовладение достигло там громадных размеров. Уже в X и XI вв. челядь (рабы) составляла главную статью русского вывоза на черноморские и волжско-каспийские рынки. Русский купец неизменно является с главным своим товаром, с челядью».
Кстати, Ключевский, вслед за другими авторитетами, считает главной причиной опустения Киевской Руси опустошительные набеги половцев. И это совершенно неубедительно. Он сам рассказывает о массовом переселении крестьянства на Запад и на Восток. Просто мужику надоела счастливая жизнь с образованными князьями, и он бежал в леса и болота. Но князья скоро находили его и там, и он бежал дальше. В сущности, вся история с колонизацией России — это история бегства русского мужика от русского государства. Так он и добежал до берегов Тихого океана, и дальше бежать было некуда. Остальное известно. Убегая от государства, он создал величайшее государство.
Ну вот, я тоже заполнил всё письмо посторонними рассуждениями. Но о чём больше писать? Не о родственниках ли своих? Они, для экономии времени и сил, перешли с писем на поздравительные телеграммы. Будьте здоровы, целую крепко и жму руку майиным подружкам. Твой Алёша.
19.11.55
Дорогая моя, здравствуй!
Получил несколько запоздалый и косвенный привет от племянницы и её подружек. К одному моему приятелю приехала погостить его дочка, недавно закончившая 18-летний курс наук. Бедняжка, она и сейчас ещё не совсем здорова — её преследует тень Льва. Как водится, был праздник, подымали тосты, и первый тост был предложен (не мною) за славную дочку Ал-дра Петровича. Разговорились, и я узнал, что приезжая проживала некоторое время вместе с Сусанной и её подружками и понаслышке знает о Маюшке и как у неё проходили экзамены. Она (приезжая) знает и любит стихи. Сейчас она по моему требованию выписывает по памяти для Маюшки из Блока, Пастернака и Есенина. Попутно она прочла мне пару стихотворений на бытовые темы неизвестного автора, которые произвели на меня большое впечатление, несмотря на мой иммунитет к поэзии[204].
Мне уже обрыдло сообщать одно и то же: нет перемен. Конечно, я стараюсь не терять даром времени: читаю и вообще разными путями стараюсь просвещаться. Я только сейчас полностью оценил преимущества вполне озвученной квартиры: за ходом женевских переговоров я следил с большим комфортом — с трубкой в зубах, только что без стакана пива, как некогда в Шанхае. Как и подобает «пивному стратегу», я старался разгадать козни лакеев Уол-стрита, и неожиданно пришёл к заключению, что центральным вопросом, имеющим непосредственное отношение к нам, является вопрос о полётах над нашей территорией. Они хотят запечатлеть изменения в ландшафте[205] .
Я тебе уже писал об одной девушке, с которой я был знаком лет 50 тому назад в Париже. Она только проехала через наш город, и я её провожал к поезду. Сейчас она где-то в ваших краях, в таком же доме, как и я. С ней у меня установилась переписка, к счастью, не слишком частая. Она совершенно законсервирована на 918 годе. Письма её производят удручающее впечатление. Этакая 70-летняя бэбэ, которая ничему не научилась и ничего не поняла. Но отвечать приходится, хотя писать очень трудно — рука зверски дрожит. Нет, Маюшка и её подружки — единственная надежда. Они могут и будут учиться. Ну, а пока ей, видимо, очень тяжело приходится, и я это понимаю. Главное — бесперспективность. Им, молодым, не на что оглядываться или «падать обратно»[206]. Я большие надежды возлагал на личную встречу, но сейчас немного сомневаюсь и в этом, она не из «ожидающего сорта».
Я зря расхвастался в прошлом письме — в этом месяце от Иринки ничего не получал. Тут тоже какая-то драма. И В.П. ничего не пишет — занят очень, и я ничего не могу узнать. В последнем письме В.П. написал, что она стала реже приходить. Я бы ей писал чаще, но пока рука не придёт в порядок — трудно очень.
Я рассчитываю, что с нового места ты подробнее напишешь о себе. Пока получил одну только открытку. Маловато.
Мысленно целую тебя и С., жму крепко вам всем руки. Будьте здоровы. Твой А.
27.11.55
Дорогая моя!
Уже конец месяца, но, если не считать одной открытки с нового местожительства, да и то от 29.10, я ничего от тебя не получал. На старости лет я становлюсь мнительным и склонен делать всякие грустные предположения о причинах перерыва в связи. Даже Маюшка, которая писала мне часто, в этом месяце умолкла.
Сегодня несколько успокоился, потому что получил письмо от Иринки. Хорошее письмо. Но как трудно ей, бедняжке, приходится. Она бодрится, пишет, что работа её не утомляет, но жалуется на скверное настроение. Ещё бы — будет плохое настроение, когда приходится и учиться, и работать, да ещё два часа в день тратить на дорогу (её перевели на новое место). Милая чудачка, она всерьёз поняла свою задачу содержать старика-отца: строит планы нашей совместной жизни после моего приезда.
Насчёт «нахес» от дочки мы, видимо, немного поторопились — она жалуется, что не получает писем из Черновиц.
Пока я тебе пишу, над ухом у меня бубнит громкоговоритель: ой, не радуют меня новости! Конечно, «всё к лучшему», но ждать его трудно. Особенно это касается Маюшки. Б.Годунов — не Бог весть какой великан, но его младший братишка — совсем мелочишка. Но авось Бог не выдаст…
9.12.55
Здравствуй, родная!
Получил письмецо от Гали, подружки Маюшки. Письмо не очень складное, но меня очень растрогало. Оно полно похвальных отзывов о Маюшке — её лучшем друге. Маюшка тоже тепло отзывается о ней, о Сусанне и о прочих друзьях. Как это хорошо! По опыту прошлого и собственных наблюдений последних лет я знаю, что сознание морального поражения неизменно сопровождается всяческими разочарованиями в
