Мохов застонал:
— Слушайте, Виноградова, я сам знаю, что делать. А вам советую успокоиться и продолжать отдых — вы ведь сюда отдыхать приехали, если я не ошибаюсь?
Марина кивнула.
— Ну вот, вы хотя бы с этим согласны, — обрадовался он. — Вот и отдыхайте себе дальше, а мы как- нибудь без вас разберемся: и с платьями, и с Машками, и с чемоданами…
— Еще сестра Коромысловой — Полина… — начала Марина.
— И с Полинами тоже, — едва сдерживая раздражение, добавил он. — И вообще хватит мне уже, что я тут с этими чемоданами таскаюсь, будто мне делать нечего. Разберемся мы, разберемся, — повторил он.
Марина ему не поверила, она прекрасно понимала, что все, о чем он мечтает, — это побыстрее от нее отделаться.
Однако из «уазика» Марина выбралась с твердым намерением последовать совету Мохова. Не потому, что так же, как и он, предпочитала считать случившееся с Валентиной Коромысловой несчастным случаем на воде, вовсе нет, просто другого выхода у нее не было. Все, Валентина утонула, чемодан она сама оставила у Машки, а та продала ее любимое платье по ее же, Валентининому, совету. Как говорится, решили и постановили. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
И — не исключено — она бы немедленно приступила к выполнению моховского завета — отдыхать, отдыхать и еще раз отдыхать, — если бы… Если бы не произошло нечто непредвиденное. Она увидела директора пансионата «Лазурная даль», понуро входящего в здание милиции. Под мышкой у него был портфель, такой раздутый, будто в него засунули пару арбузов.
— Да это же, это же!.. — удивленно воскликнула Марина.
— Ну что там еще? — немедленно запаниковал Мохов, едва успевший вывалиться из «уазика» с чемоданом наперевес.
Марина, не обращая на него внимания, рысью понеслась за Павлом Николаевичем. В результате чего уже через минуту стала свидетельницей трагикомической сцены, разыгравшейся в дежурной части.
Директор «Лазурной дали», все еще сжимая в дрожащих руках свой распухший портфель, стоял навытяжку перед дежурным по отделению, наскоро перекусывающим бутербродом, и дрожащим же голосом говорил:
— Я пришел сделать заявление…
— Какое еще заявление? — буркнул дежурный, не переставая жевать.
— О растлении несовершеннолетних, — еле слышно прошептал директор, откашлялся и повторил громче:
— Я пришел сделать заявление о растлении несовершеннолетних!
Дежурный застыл со своим недоеденным бутербродом в руке, а Мохов, только что вошедший в вестибюль, немедленно включился в этот идиотский разговор:
— И кто кого растлил?
Директор обернулся на его реплику, увидел Марину и выронил из рук свой раздутый портфель:
— Вы… вы уже тут?
— Так что там у вас стряслось? — нетерпеливо спросил директора Мохов, шаря по карманам, наверное, в поисках ключа от кабинета.
Директор сделал глубокий вдох, потом выдох, открыл рот, чтобы что-то сказать, и… стал медленно оседать на пол.
Глава 17
ЖЕРТВА АДЮЛЬТЕРА
Пока дежурный с помощью нашатыря приводил в чувство директора пансионата «Лазурная даль», Марина, преданно глядя в глаза совершенно оторопевшего Мохова, повторяла, словно заклинание:
— Вы только ему не верьте… Не верьте… Он ее не растлевал, потому что она совершеннолетняя, ей уже девятнадцать лет!
Мохов затряс головой, как пес, вылезший из речки:
— Кому девятнадцать лет? Да о чем вообще речь? Вы меня тут с ума сведете!
— Машке девятнадцать лет, Машке! Директор тем временем пришел в себя, и дежурный, заботливо обнимая его, как барышню, за талию, усадил на стул и посоветовался с Моховым:
— Может, ему «Скорую» вызвать? Директор оклемался до такой степени, что стал активно возражать:
— Не надо, не надо «Скорую»… Все пройдет, я только сейчас…
Вытащил из внутреннего кармана пиджака какой-то флакончик, вытряхнул из него на ладонь таблетку и, запрокинув голову и закатив глаза, бросил ее себе в рот. Проглотил, усиленно работая кадыком, и примерно через минуту уже порозовел.
«Сердечник, — решила про себя Марина, — а смотри-ка, туда же, по девкам бегает!» Она присела на стул рядом с ним.
— Пал Николаич, Пал Николаич, вы напрасно переживаете, Машке девятнадцать лет, понимаете, девятнадцать!
— Что? Повторите! — Директор перевел на нее страдальческий взгляд.
Марина с удовольствием выполнила его просьбу:
— Машке девятнадцать лет, а значит, вы ее не растлевали!
Его губы задергались и сложились в отдаленное подобие улыбки:
— Машке — девятнадцать?
— Ну да, она сама мне так сказала.
— Сама сказала? — не поверил директор и поискал взглядом свой портфель, который по-прежнему валялся посреди вестибюля, и вид у этого портфеля был совершенно сиротский.
Мохов посмотрел на дежурного, при этом в глазах его стоял вопрос: ты что-нибудь понимаешь? Дежурный ответил ему соответствующим взглядом. Тогда Мохов приземлился на стул по другую руку от директора пансионата «Лазурная даль» и задушевно поинтересовался:
— Могу я все-таки узнать, что здесь происходит?
— Сейчас я все объясню. — Марина мужественно взвалила тяжелый груз ответственности на себя, правда, перед этим заручилась разрешением директора:
— Можно рассказать?
В знак согласия тот молча опустил веки.
Историю Павла Николаевича, Машки и покойной Валентины Коромысловой Мохов выслушал на удивление бесстрастно, ни разу не перебив Марину. А когда она наконец замолчала, в разговор неожиданно вступил сам «виновник торжества», тоном, достойным древнегреческих трагедий:
— Я пришел, чтобы все рассказать… — И после апокалиптической паузы:
— Я понял, что лучше самому все рассказать, потому… потому что одна ложь рождает другую… Я и жене все рассказал, и она мне велела: пойди, Паша, от-, кройся, иначе этому не будет конца.
Марине стало жалко несчастного директора, которому пришлось каяться перед женой. Просто же было покойной Кристине-Валентине задурить мозги такому легковерному бедолаге!
Мохов, которому, похоже, надоел директорский монолог, исполненный жертвенного пафоса, уперся ладонями в колени и заявил тоном, не терпящим возражений:
— Короче, так, граждане, ситуация мне ясна. Вас, уважаемый, шантажировали, и мы с этим разберемся непременно.
— А как же?.. — начал было директор, но договорить ему не удалось.
— А наперед, папаша, советую вам быть поосмотрительнее. Таких Машек у нас за сезон знаете сколько бывает! — укоризненно добавил Мохов почти по-дружески. («Наверное, не меньше, чем утопленников», — подумала Марина.) — Такой сброд съезжается — только держись. Нельзя, нельзя быть таким легковерным. — И поспешил снова обнадежить:
— Разберемся мы с этим, разберемся. А пока отправляйтесь домой, врача вызовите, что ли…
— И… это все? — опешил директор.
