Ну, теперь она наверняка все уже рассказала матери. А мать у меня хорошая, она все поймет… Она всегда понимала меня.
Николай Петрович смотрел на Рыжко своим спокойным, теплым взглядом: да, да, должно быть у этого юноши, действительно, неплохие взаимоотношения с семьей… Только едва ли мать его так спокойно отнесется к известию о том, что ее сын отправился тайком в межпланетное путешествие…
— Что ж, — сказал он наконец, — будем надеяться, что ваша мать и на этот раз поймет вас. А теперь вот что. Идите, друг мой, в каюту. Если Гуро и Сокол еще не проснулись, разбудите их, пускай приведут себя в порядок. Пора начинать работу. Поедим — и за дело. Хотите есть?.. Или, может быть, будете тренироваться дальше?
Василий замялся. Он действительно решил продолжать свою голодную тренировку, но сейчас чувствовал, что ему страшно хочется есть. Печально опустил он голову.
— Ничего, ничего, — усмехнулся Рындин. — Больше не буду напоминать. Идите. Когда все будет готово, позовите меня. Я тоже хочу есть.
А когда Василий исчез за дверями рубки, Николай Петрович растроганно посмотрел ему вслед и тихо сказал:
— Хороший парень!..
И он снова углубился в книгу наблюдений.
НЕБОЛЬШОЙ БРОНТО3АВРИК
С самого утра в ракетном корабле закипела работа. И Сокол, и Гуро очень сконфузились, увидав, что старый академик проснулся раньше, чем они, и раньше начал работать. Ведь и у них было достаточно работы.
Каждый из участников экспедиции имел свои серьезные, заблаговременно обдуманные и распределенные задания. Все астрономические наблюдения должен был проводить Николай Петрович, как командир корабля. Он следил за курсом ракеты, проверял, не изменяет ли она своего направления под влиянием каких-нибудь космических сил. Это была очень сложная работа, и она занимала почти все время Рындина. Он отрывался только за тем, чтобы поесть, да и то лишь после того, как Василий напоминал ему несколько раз. После обеда он соглашался затратить на разговоры, на отдых лишь полчаса. Дисциплина прежде всего! — таков был лозунг старого ученого.
Сокол вел исследования интенсивности космического излучения. Загадочные лучи, которые пронизывали все насквозь, лучи, которые несутся из бесконечных глубин космоса, до сих пор оставались неизученными наукой. Многочисленные экспедиции под землю, под воду, в воздух, в стратосферу, исследования в шахтах и пещерах, на подводных лодках, в батисферах, которые погружались на сотни и даже на тысячи метров в океан, на стратостатах, которые дали человеку возможность покорить высоты до сорока тысяч метров над поверхностью Земли; наконец, последние сверхвысотные полеты на советских стратопланах — чудесных самолетах, которые на границе атмосферы и стратосферы двигались с помощью обыкновенных моторов и пропеллеров, а, поднимаясь на высоту от двадцати до пятидесяти тысяч метров, летели уже как ракетные корабли, — все это не дало науке последних и окончательных выводов о природе космического излучения. Известно стало лишь, что космическое излучение становится тем интенсивнее, чем выше над уровнем моря, в высотах далекой стратосферы, проводятся его исследование.
Ученые всего мира возлагали надежды на то, что ракетный корабль академика Рындина поможет, наконец, выяснить окончательно природу этого загадочного излучения. Правда, некоторые из ученых высказали даже опасения, что влияние космического излучения в межпланетном пространстве может вредно отразиться не только на аппаратах экспедиции, но и на ее участниках. Но это были лишь опасения. Кроме того, ракетный корабль имел у себя запасы листового свинца. Это был необходимый материал для упаковки инфрарадия, который Рындин с Соколом должны были найти на Венере и привезти на Землю. Как известно, излучение радия (а, следовательно, и инфрарадия) задерживается свинцом. Космическое излучение тоже в значительной мере задерживается свинцом. И академик Рындин имел в виду защитить аппараты и людей, в случае надобности, этими свинцовыми листами.
Так или иначе, до сих пор никто из участников экспедиции не чувствовал никаких перемен, никакого влияния космических лучей на свой организм, хотя корабль уже сутки летел в межпланетном пространстве. Сокол внимательно вел свои исследования, измеряя интенсивность и направление потока космических лучей.
Он работал со сложными приборами, часть которых была размещена снаружи, на поверхности ракеты. Василий внимательно посматривал на циферблаты, где дрожали чуткие стрелки, отмечавшие интенсивность излучения, пронизывавшего ракету; другие приборы позволяли устанавливать направление, в котором лучи летели по космосу. Дело в том, что известная часть ученых вообще отвергла предложение о каком-либо преимущественном направлении потоков лучей. И исследования Сокола ежеминутно приносили науке новые сведения, проливали свет на происхождение таинственного явления.
Сокол никому, кроме Рындина, ничего не говорил о результатах своих наблюдений. Лишь старый академик имел право свободно подходить к инженеру во время его работы, заглядывать через его плечо на вычисления и записи. Однажды Василий услышал такой разговор:
— Вы уверены, что главный поток идет именно со стороны Геркулеса?
Это спросил слегка взволнованным голосом Николай Петрович. Сокол ответил:
— Пока что все данные говорят за это, Николай Петрович. Но час тому назад приборы показали изменение направления на 6 градусов. Может быть, это было влияние перемены направления ракеты? Вы не заметили?
— Придется немедленно проверить.
И Рындин исчез в навигаторской рубке. А Сокол с головой зарылся в сложные расчеты.
Больше всего Василию нравилось помогать Гуро, который следил за приборами, автоматически возобновлявшими запасы кислорода в воздухе и поглощавшими лишний углерод и вредные газы — остатки человеческого дыхания. Василий за короткое время так хорошо ознакомился с главными приборами, что мог с полной ответственностью заменять Гуро. Он сказал как-то об этом Николаю Петровичу. Но старый академик предупредил его:
— Друг мой, вы берете на себя слишком много. Автоматы работают сами. Гуро должен лишь наблюдать за их работой. В случае надобности, он выполняет мои приказания по части налаживания. А вы, если хотите, присматривайтесь, как Гуро делает это. Ваши обязанности и без того достаточно интересны и ответственны. Я поручил вам уже автоматы для фотографирования; вскоре дам еще кое-какую работу. Хотел было поручить это Борису, но он не в очень хороших отношениях с механикой… если не принимать во внимание его любви к оружию.
И он весело засмеялся, видя, как поморщилось лицо охотника, обиженного таким неуважительным представлением о его способностях механика. Это было за обедом. Сокол не слышал ничего, увлеченный едой и своими собственными мыслями. Иначе он обязательно добавил бы от себя по адресу Гуро что-нибудь язвительное. Такая уж была привычка у этих двух старых и испытанных друзей — не оставлять неиспользованной ни одной возможности уколоть друг друга.
Вместо очередной остроты Сокол с увлечением сказал, словно делая окончательный вывод из того, над чем он так долго думал:
— Археоптерикс должен быть. Непременно должен быть!
Этого никто не оспаривал. Только Гуро усмехнулся и язвительно заметил:
— А один мой хороший знакомый… Еще вчера уверял меня, что мы не встретим археоптерикса. Дескать, развитие фауны на Венере не дошло еще…
— Неправда, я этого не говорил! — вспыхнул Сокол.
— Да я не о вас говорю, я об одном моем знакомом…
— Хватит острот, уважаемый товарищ Гуро, если можно ваши неуклюжие выпады назвать остротами. Да, вчера я еще не решил окончательно. Для вас, видите ли, вопрос об археоптериксе ничего не значит. Ну,
