Волкодав Пётр Владимирович
Булава скифского царя
Позови меня в даль,
За кордон, или дальше
Где меня будет ждать
Незнакомый рассвет…
Патагонская пыль,
Гималайские травы…
Будут долго хранить
Мой
Затерянный след.
Где-то, в далёком краю
Я,
Своё счастье найду, и
Печальную песню о доме,
Которого нет у меня,
на Родимой Земле,
на которой,
я хозяином не был
ни дня.
О потерянном и обретённом,
О вчерашнем и завтрашнем дне,
О народе, отставшем от счастья
На замученном красном коне…
Эх — раз, да ещё раз,
Да ещё много-много раз…
С. Ротарь.
Пролог.
Тьму ночи рассекал свет фар. Дорога на Тирасполь пустынна и темна как сегодняшняя августовская ночь. Ни одной встречной и попутной машины, ни одного забредшего из невесть откудова путника, — никого, никого — глухая и молчаливая и полная звёзд — ночь. Довольно странно, ведь трасса-то всегда оживлённая и запруженная авто, сейчас — пустынна и безжизненна. Странно…
Изредка дальний свет выхватывает жёлтовато-выгоревшую диском слепящего, разделительную полосу; верстовые столбы трассы Одесса-Тирасполь и редкие предупредительные знаки. Полотно дороги убегает и, — торопится, стремясь в незримую и вечно-бесконечную даль будущего.
Дорога струится, рисуя, — словно на начатом полотне холста штрихи и кривые черновиков будущего творения художника и мастера. Ей — дороге, — нет, и не будет конца — никогда-никогда.
Трещины старого с заметными залысинами и местами вспученного временами покрытия бьют по глазам морщинами старости, а сухой ковыль на обочине стелется волнами, будто на море, — будоражит душу и навевает прошлое, а его — прошлое никак не отринешь, — никак и не выплеснешь из себя. Не получается. Никак!
Мы — в настоящем, уже несмутном времени, на многострадальной земле Приднестровье, а в десятке километров колыхается Днестровская осока.
Тира — так называли Днестр, живущие на её берегах: греки фракийцы, скифы, словены и другие народы. Немало за свой долгий век повидала эта река, немало унесла она вод с тех незапамятных времён. Река, разделявшая земли и народы, тихо струится и по сей день, как в те былинные времена, а — разграбленные неупокоенные захоронения наших отцов — скифов, — курганы Приднестровья молчат.
Молчат и те, которые — нетронуты, слава Папаю и — не найдены пока и, не исследованы археологами и, далеко не раскрыли всех своих загадок и тайн.
Именно здесь, в Приднестровье — один из горячих перекрёстков жизни античной Европы.
На пустынной ночной дороге новенькая 'лада'. Колёса монотонно проглатывают километры шоссе, а перекрёстка всё нет и нет. Повороты, изгибы, трещины дорожного полотна и, странное напряжённое молчание. В салоне авто двое мужчин: отец и сын. Изредка натянутую ситуацию молчания нарушает визг тормозов.
Костя выжимает из машины всё, на что она способна, не зная, зачем и почему, напряжённо вглядываясь в ночь. Стрелка спидометра редко падает ниже цифры 175. Он искренне удивлён и ошарашен происходящим, но старается не подавать виду. Костя не следит за асфальтовой лентой, а часто и незаметно пощипывает себя за ногу и чувствует, — происходящее не сон — рядом с ним, на соседнем сидении — отец. Он пока не знает что предпринять.
Стоит завести беседу и мираж исчезнет, канув в реальность; снова окажешься в квартире, а молчать и искоса наблюдать за пассажиром, тоже нет мочи. Костя давно не чувствовал такого напряжения и растерянности, не знает, что предпринять. Ситуация — фантастический сон и непредсказуемо развивающийся сюжет. Бывают такие ситуации у всех у нас, когда мы не знаем что предпринять. А время — идёт и идёт, подгоняя ладу.
'Куда мы едем? — опять таки непонятно Косте. — И, зачем? — Вопрос зависает и пока остаётся без ответа.
Человек, находящийся рядом, молчалив и спокоен. Он — всматривается в дорогу и не реагирует ни на что. Зовут его — Степан, он — Костин отец как вы уже догадались. Степан — человек, которого вот уже более пяти лет причислили к погибшим и считают легендой. О нём говорят и пишут, слагают и придумывают небылицы, считают героем, но для Кости он самый обыкновенный человек.
А всё то началось, после того, как во время начала апокалипсиса, Степан вошёл в пирамиду Исиды- Хуфу в Гизе… Это было пять лет назад.
Толком объяснить произошедшее явление, учёные так и не сумели, а Степан, — Степан с тех пор исчез. Поиски внутри пирамиды не принесли результатов. И вот он рядом — необыкновенный для всех, но не для Кости. Таковым, во всяком случае, обыкновенным он считал отца до тех событий. Но сейчас главное иное, — они рядом как раньше — рядом!
Костя опустил боковое стекло и, дрожащими пальцами вынул из пачки сигарету. Зажигалка дрогнула, выдав напряжение. Авто вильнуло по трассе, противно взвизгнув тормозами. Костя выровнял машину и бросил короткий взгляд на отца.
Молчание тяготило всё больше и больше. Заструился дымок сигареты и принёс некоторое успокоение. Костя никак не может решиться, боясь — стоит заговорить и, 'мираж исчезнет' — он снова окажется в своей квартире, а отец пропадёт и, теперь уже — навсегда.
Колёса нескончаемо вращаются, проглатывая километры дороги, а перекрёстка всё нет. Нет и слов в кабине авто. А дороге всё равно. У неё нет ни начала, ни конца и ничего тут не поделаешь. Дорога! Она — бесконечна, как и наша жизнь. Она, то и дело петляет по сторонам жизни, замысловатыми кривыми, иногда выходя на 'прямую', но, не находя своей опоры — путника, теряется в надеждах и томится в ожидании, в ожидании хотя бы одного путника. Такова её доля и предназначение — ждать. Она, не вращая веретено бытия, накладывает свою сеть нитей на мироздание и, оплетая своей паутиной вселенную и галактики, в
