Теперь она понимала, что им двигало. А те девушки и молодые женщины, что приходят к нему за помощью? Когда он объяснил ей, почему он это делает, Дженни поняла.
— Как же мне быть, Дженни? — спросил он, и его чуткое лицо отразило его душевную доброту. — Отказать им и разбить их жизнь из-за одной-единственной глупой ошибки? Или позволить им попасть в руки какого-нибудь шарлатана, который искалечит или даже убьет их, и все из-за устаревшей религиозной догмы? Даже наши законы допускают аборт в определенных случаях. Когда-нибудь это станет просто и доступно, как во многих странах — например, в Дании и Швеции.
Он поднял на Дженни свои карие, глубоко посаженные глаза.
— Когда я стал врачом, я дал клятву, что буду стремиться делать для пациентов все возможное, помогать им физически и психологически. Эта клятва для меня важнее всего. Когда какая-нибудь перепуганная девочка приходит ко мне за помощью, я не могу отказывать ей.
Дженни была с ним согласна. Она не понимала в церкви многого, не могла забыть, как поступили с ней, и горечь осталась в ее душе. Если она должна быть хорошей, то почему они не захотели спасти ее доброе имя? Им нужна была власть над ней, а не ответственность за нее.
Так постепенно она стала понимать и жалеть тех женщин, которые обращались к нему за помощью. Жалеть так же, как он. А отсюда оставался только один шаг до любви.
Это случилось, когда она проработала в клинике около месяца. Было около восьми вечера, когда Дженни услышала внизу, в кабинете доктора, какой-то шум. Сначала она подумала, что у него вечерний прием пациентов, но потом вспомнила, что по вторникам приема нет, и спустилась посмотреть.
Приоткрыв дверь в его кабинет, она увидела его за письменным столом. Его лицо было серым и усталым.
— Прошу прощения, доктор. Я не знала, что это вы. Я услышала шум, и…
Он устало улыбнулся.
— Все в порядке, мисс Дентон.
— Спокойной ночи, доктор, — сказала она, собираясь уйти.
— Постойте, мисс Дентон, — сказал он вдруг.
— Да, доктор?
Он снова улыбнулся.
— Мы были так заняты все время, что я даже не собрался вас спросить, нравится ли вам здесь?
— Да, доктор, очень, — кивнула она.
— Я рад.
— Вам надо бы идти домой, доктор. Вид у вас усталый.
— Домой? — переспросил он с грустной усмешкой. — Мой дом здесь, мисс Дентон. А там я просто ночую.
— Я… я не понимаю, доктор.
— Конечно, не понимаете, — мягко сказал он. — Вы слишком молоды и прекрасны, чтобы беспокоиться о таких, как я. — Он встал. — Идите наверх, мисс Дентон. Я постараюсь не шуметь.
Она стояла в дверях, глядя на него. Свет от настольной лампы падал на его лицо, делая его еще более красивым. Внезапно сердце у нее странно затрепетало.
— Но я беспокоюсь о вас, доктор. Вы слишком много работаете.
— Со мной ничего не случится, — ответил он бесстрастно.
Их взгляды встретились, и Дженни показалось, что ее затягивает в водоворот его взгляда. Она ощутила дрожь в ногах и оперлась о косяк, не в силах вымолвить ни слова.
— Вам нехорошо, мисс Дентон?
Она с трудом покачала головой и прошептала:
— Нет.
А потом она резко повернулась и бросилась бежать по лестнице. Она не замечала, что он бежит за ней, пока он не схватил ее за плечи в дверях ее квартиры.
— Ты боишься меня, Дженни? — хрипло спросил он.
Она взглянула в его лицо и увидела в его глазах мучительную боль. Странная слабость охватила ее, и она упала бы, если бы он не держал ее.
— Нет, — прошептала она.
— Тогда в чем дело?
Она опустила глаза, чувствуя, как тепло его рук разжигает в ней странный огонь.
— Говори, — потребовал он.
Она снова подняла на него глаза, которые вдруг наполнились слезами.
— Не могу…
— Можешь, Дженни, можешь! — властно сказал он. — Я знаю, что с тобой происходит. То же самое, что и со мной. Я вижу тебя во сне каждую ночь, я чувствую тебя рядом.
— Нет, пожалуйста, не надо! Это нехорошо.
Он заставил ее поднять голову.
— Я люблю тебя, Дженни. Я люблю тебя.
Она смотрела, как его лицо становится все ближе — и вот уже его губы прижались к ее губам. Она закрыла глаза, чувствуя, как огонь охватил все ее существо.
Она резко отстранилась и попятилась. Он поставил ногу, не дав ей закрыть дверь.
— Ты любишь меня, — сказал он. — Скажи это!
— Нет, — прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами.
Он снова шагнул к ней, и его сильные пальцы впились ей в плечи.
— Скажи это! — приказал он.
Она снова почувствовала слабость и не смогла отвести взгляд.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Он поцеловал ее, и его пальцы скользнули под халатик, умело расстегнув застежку лифчика. Ее охватила сладкая дрожь.
— Пожалуйста, не надо, — прошептала она. — Это нехорошо.
Он поднял ее на руки и отнес на кровать. Осторожно положив ее, он склонился над ней и прошептал:
— Когда мужчина и женщина любят друг друга, все, что они делают у себя дома, не может быть нехорошо. А здесь наш дом.
Том посмотрел на часы. Одиннадцатый час. Он сложил газету.
— Похоже, сегодня она не приедет, так что я ложусь, а то на работу опоздаю.
— Поменьше бы слушал своих коммунистов, а то работу потеряешь.
— Наоборот, это благодаря им я получил место.
Эллен горько усмехнулась:
— Ну и семья у меня! Муж коммунист, а дочери домой зайти некогда.
— Может, она занята, — неуверенно ответил Том. — Ты же знаешь, у нее важная работа.
— Да, и все-таки она должна бы хоть изредка заходить домой. Держу пари, что она не ходила к мессе с тех пор, как окончила учебу.
— Откуда ты знаешь? Наш храм — не единственный в городе.
— Знаю. Я это чувствую. Она не хочет видеться с нами. Она теперь зарабатывает столько, что стыдится нас. И не годится девушке жить не дома. Мы же знаем, что творится в городе: там спят с кем попало и пьянствуют. Я ведь тоже газеты читаю.
— Дженни — хорошая девочка. Она такого не сделает.
— Не знаю. Иногда соблазн бывает сладким. А она ведь соблазн попробовала.
— Ты по-прежнему не веришь ей, да? — горько спросил он. — Ты готова поверить тем двум подонкам, а не собственной дочери?
— Тогда почему она отказалась от иска? Если бы в их словах не было ни капли правды, ей нечего было бы бояться. Так нет же, она взяла тысячу долларов и позволила называть ее шлюхой.
— Ты не хуже меня знаешь, почему она так сделала, — ответил Том. — Можешь поблагодарить за
