уезжали домой.
Оформив документы, мы попрощались с товарищами по палате и вышли на улицу. Стояла жаркая июльская погода. Безоблачное небо дышало зноем. Прихрамывая на правую ногу и опираясь на клюшку, Шилов шел впереди. Я еле поспевал за ним и даже перестал разговаривать с медсестрой Дашей, которую послали проводить нас до вокзала и посадить в вагон.
В зале ожидания царили прохлада и покой. Обливаясь потом, Шилов снял вещмешок, оставил его на мое попечение и постучался в кассу.
— Что вам угодно? — послышался голосок молоденькой девушки.
— Билеты до станции Котлас, — сказал Шилов и уточнил:
— Два… По воинским требованиям.
— Нет билетов, — ответила кассирша, поджав губки.
— Повтори. Что ты сказала? — покраснел Шилов. — Не понял.
— Билетов, говорю, нет.
Шилов просунул в кассу клюшку и замахнулся на кассиршу:
— А этого не хочешь? Выписывай! Иначе разнесу твою собачью конуру.
Девушка вскрикнула и, толкнув ногой в боковую дверь, ловко юркнула в соседнее помещение. Из помещения вышел мужчина.
— Товарищ военный, — спокойно сказал мужчина. — У нас все билеты проданы.
— А мне какое дело! У меня — требования.
— Так нет же билетов. Поймите, нет.
— Врешь! — закричал Шилов. — А если я коменданта вызову да проверим?
Мужчина понял, что от военного не отвязаться. Шепнул что-то девушке на ухо и скрылся в боковой двери.
— Давайте ваши требования, — сказала девушка, — выпишем. Есть еще два забронированных места. Только учтите. Другие, такие, как вы, не уедут. Тоже по воинским требованиям. Инвалиды и, может быть, не хуже вас.
— Давно бы так! — заулыбался Шилов, одержав не легкую 'победу' над кассиршей. Сграбастав в пригоршню билеты с плацкартами, он подхватил клюшку и радостный приковылял ко мне: — Взял, Саша! Да еще в плацкартном вагоне. Пошли, а то места займут. Народу — пропасть.
К кассе подошла седая женщина в роговых очках:
— Девушка, милая, откройте, пожалуйста, — постучала она в окно. — Выслушайте меня внимательно.
— Что вам угодно?
— Госпиталь забронировал два места до Москвы, — ответила женщина. — Везу домой безногого сына-солдата…
— Поздно, гражданка, — разочаровала ее кассирша. — Ваши билеты проданы.
Женщина беззвучно заплакала и, вытирая слезы, вернулась к сыну. Она не сказала ему, что не дали билетов, потому что не хотела расстраивать сына, и решила ехать без билетов.
Вслед за женщиной мы вышли на перрон, где начиналась посадка. Мешочники заполнили платформу и лезли к вагонам напролом. У эшелона сновали патрули, проталкивая в тамбуры выписавшихся из госпиталя военных.
— Подождем, — остановился я, — пусть успокоятся.
— Что ты, Саша… Места займут.
Я подошел к матери с безногим сыном-солдатом:
— Товарищи! Посторонитесь! Дайте инвалида посадить.
— Да у меня, сынок, билета нет, — прошептала женщина. — Продали кому-то. Вот только одни требования.
— Ничего, мамаша. Для вас достаточно и требования, — так же тихо сказал я и обратился к патрулям с просьбой помочь матери посадить безногого сына.
Патрульные переглянулись, взяли солдата и понесли в вагон. Я пропустил вперед себя мать и под напором мешочников мы очутились в тамбуре. Поезд вскоре тронулся. Я примостился на краю полки возле матери.
— Спасибо, сынок, что помог сесть, — трогательно сказала мать. — Думала без билетов не пустят. Не знаю, чем тебя и благодарить.
Я догадался, что билеты этой женщины в кармане у Шилова, который с верхотуры косился на безногого солдата и молчал…
На Павелецкий вокзал приехали утром. Перед выходом на перрон женщина подала мне свой московский адрес:
— Кончится война — приезжай, сынок, в гости. Приму, как родного.
— Спасибо, мамаша. — Я прочитал название улицы — Вторая Мещанская — и положив бумажку в карман, спросил:
— Сколько же у вас Мещанских улиц?
— Четыре, сынок.
Проводив мать с сыном к остановке транспорта, мы спустились в метро и проскочили до Северного вокзала. Позавтракали по спецталонам в столовой и вышли на платформу, где шла оживленная посадка.
— Куда идет поезд?
— До станции Петушки, товарищ сержант, — подошел к нам какой-то мешочник, увешанный дорожной кладью.
— А вам куда?
— Нам нужен — Киров.
— Так садитесь! — любезно предложил мешочник. — В два часа через Петушки идет Свердловский. В Кирове меняется бригада. Доедете с колокольчиками. Лучшего и желать не надо.
— А что, — сказал Шилов, — чем в Москве толкаться, в Петушках сядем свободно. Может, катнем, Саша?
— Давай катнем.
До Петушков с мешочником ехали в одном вагоне. Примостившись к нам на диван и заняв весь угол у окна, он рассказывал о своих торгашеских делах на толкучках Мос-квы, познакомил с ценами на продукты питания и даже сказал, сколько стоит черная икра и где ее можно купить. Заметив, что я плохо слушаю его и не интересуюсь дорогостоящей икрой, он махнул рукой и стал клянчить у Шилова банку тушенки, дескать, за услуги, что посоветовал ехать в Петушки, что нынче бесплатно никто и шагу не ступит и за все надо платить шамовкой, потому что деньги ничего не стоят.
— Нет у меня тушенки, — грубо оттолкнул его Шилов.
— Есть, дорогой, есть, — залебезил мешочник. — Меня на мякине не проведешь. Нос чует. У тебя, дорогуша, три баночки. Так вот одну — мне…
— Есть, да не про твою честь, — осадил его Шилов. — Мне зимовские часы давали за банку, борода… Не взял.
— А хочешь — я тебе кировские дам, ручные?
— Обойдусь как-нибудь и без кировских. А будешь приставать — в морду дам и выброшу из вагона. Понял? Бо-ро-да…
Мешочник испугался и всю дорогу до Петушков молчал.
В Петушках прошел ливневый дождь. Ветер разогнал тучи, и снова засияло солнце. По перрону вместе с воробьями бродили куры и пили из луж, высоко задирая головы и не обращая внимания на пассажиров.
— Это не Петушки, а станция Курочки, — усмехнулся Шилов, открывая дверь в зал ожидания. — Сколько же тут нам припухать?
— А вы на какой поезд? — откинул газету пожилой мужчина в очках.
— На Свердловский.
— В четырнадцать, — сказал мужчина, положил газету и, сняв с плеча пиджак, подошел к Шилову: —
