Мать стояла в дверях, а двое полицейских держали ее за руки.
– Хаим, Хаим!
У Дэвида бешено заколотилось сердце.
– Мама, – позвал он, – что случилось?
Мать смотрела на него невидящими глазами.
– Я послала за доктором, а приехала полиция, – сказала она и посмотрела в сторону туалета.
– Хаим, Хаим! – снова закричала она.
Дэвид проследил за ее взглядом. Дверь кабинки была распахнута, отец сидел на унитазе, прислонившись к стене. Глаза и рот открыты, на седую бороду тоненькой струйкой стекала слюна.
– Хаим! – закричала мама, – ты ведь шутил со мной, ты не собирался умирать.
4
– Разве это моя вина, что его отец умер до того, как он закончил школу? – сердито спросил дядя Берни. – Пусть работает вечерами.
Дэвид сидел на краешке стула и молча смотрел на мать.
– Я не прошу милостыню, Берни, – сказала она. – Дэвиду нужна работа – вот все, о чем я прошу.
Норман повернулся и с подозрением посмотрел на племянника.
– Может, ты хотел бы работать вице-президентом в моей компании, а?
Дэвид с возмущением вскочил со стула.
– Я ухожу, мама, оказывается все, что говорили о нем, правда.
– Говорили обо мне? – вскричал дядя. – Что говорили обо мне? Дэвид посмотрел на него.
– Мне говорили о вас в синагоге, что вы не приехали на похороны, потому что боялись раскошелиться.
– А как я мог приехать из Калифорнии за один день? У меня что, есть крылья?
Дэвид направился к двери.
– Подожди минутку, Дэвид, – тихо сказала мать и повернулась к брату. – Когда тебе перед войной понадобилось для твоего дела пятьсот долларов, от кого ты их получил? – Она выдержала паузу и сама ответила на свой вопрос: – От твоего бедного шурина, старьевщика Хаима. Он дал тебе деньги, а ты ему клочок бумаги. Этот клочок до сих пор у меня, но когда же мы получим деньги?
– Бумага? Что за бумага?
– Она у меня. Хаим положил ее в ящик в тот вечер, когда дал тебе деньги.
– Дай я посмотрю, – сказал Берни. Он начал припоминать. Это был сертификат, гарантирующий его шурину пять процентов акций компании Нормана. Он совсем забыл об этом, но толковый адвокат докажет, что эта бумага стоит больших денег.
Сестра вышла в другую комнату и вернулась с документом. Он поблек и пожелтел, но дата была видна четко: 7 сентября 1912 г. Это было четырнадцать лет назад, как быстро пролетело время.
Он посмотрел на сестру.
– Не в моих правилах принимать на работу родственников, это может помешать бизнесу.
– А кто будет знать, что он твой племянник? – спросила Эстер. – И кто будет стараться работать для тебя, как не твоя родная плоть и кровь?
Норман поднялся.
– Хорошо, я возьму его. Это против моих правил, но может быть, ты и права. Кровь крепче воды. На Сорок третьей улице, рядом с рекой, у нас есть склад. Там он и будет работать.
– Спасибо, дядя Берни, – поблагодарил Дэвид.
– И не вздумай болтать, что ты мой племянник. Услышу хоть одно слово – уволю.
– Я никому не скажу, дядя Берни.
Норман с сертификатом в руках направился к двери. На пороге он обернулся, сложил его и сунул в карман.
– Я возьму эту бумагу с собой, – сказал он сестре. – Когда вернусь в офис, пошлю тебе чек на пятьсот долларов плюс по три процента за каждый год.
На лице сестры промелькнуло беспокойство.
– Ты уверен, Берни, что сможешь заплатить? – быстро сказала она. – Можешь не торопиться. Если Дэвид будет работать, мы обойдемся.
– Какая разница, смогу или нет? – великодушно произнес Норман. – Пусть кто-то попробует сказать, что Берни Норман не держит свое слово.
Это было грязное серое здание старой фабрики рядом с Гудзоном, переделанное под склады. На заднем дворе располагались два грузовых лифта, а рядом с главным входом три маленьких пассажирских, которых едва хватало для перевозки служащих, спешащих к восьми утра на работу и в шесть вечера с работы.
Здание было поделено между пятью арендаторами. Цокольный этаж занимала компания по продаже автомобильных деталей, второй – торговая парфюмерная фирма, третий – небольшая студия звукозаписи,
