– Пять с половиной, – сказал он, – но видит Бог, я теряю на этом собственные деньги.
Он кивнул Дэвиду и стал отсчитывать деньги в протянутую руку миссис Саперштейн. Дэвид сложил всю одежду в пальто и завязал рукава. Закинув узел на плечо, он стал спускаться по лестнице. Подойдя к фургону, закинул вещи и отвязал лошадь.
– Привет, Дэви.
Дэвид обернулся на голос. Перед ним стоял высокий парень и улыбался.
– Я целый день разыскиваю тебя.
– Мы были в Бруклине, – ответил Дэвид. – Отец подойдет через минуту.
– Тогда давай побыстрее о деле. Можешь заработать десять долларов, если сегодня ночью пригонишь фургон в одно место. Надо перевезти кой-какой груз.
– Но сегодня пятница.
– Именно поэтому. На улицах будет пусто, и никто не поинтересуется, чем мы занимаемся. А полицейские нас не тронут, когда увидят, что это зарегистрированный фургон старьевщика.
– Я постараюсь, – сказал Дэвид. – Во сколько?
В девять за гаражом Шоки. Идет твой старик, пока.
– С кем это ты разговаривал? – спросил отец.
– Так, один приятель.
– Изидор Шварц?
– Да, это Остроносый.
– Держись подальше от него, Дэвид, – строго сказал отец. – Он нам не нужен. Негодный бездельник, один из тех, кто крутится у гаража Шоки. Они воруют все, что попадается под руку.
Дэвид кивнул.
– Отведи лошадь в конюшню, я иду в синагогу. Передай маме, чтобы ужин был готов к семи.
Эстер Вулф надела платок и подошла к свечам. Она поднесла к ним спичку, и свечи загорелись желтым огоньком. Эстер аккуратно загасила спичку и положила ее в блюдце на столике. Когда свечи разгорелись, она начала молиться.
Прежде всего она помолилась за своего сына, своего любимого Додика, который появился в ее жизни тогда, когда они с мужем уже потеряли надежду иметь детей. Затем она помолилась Иегове, чтобы он послал ее мужу успехов в делах, ведь ее Хаим служил в синагоге во славу Господа.
Когда они впервые встретились на родине, он был студентом-талмудистом. Она помнила его молодым худощавым человеком с бледным лицом и первыми мягкими завитками темной бороды. Помнила его темные блестящие глаза, когда он сидел за столом в их доме, макая кусочки печенья в вино.
Когда они поженились, Хаим вошел в дело ее отца. Потом начались погромы и преследования евреев. Они выходили на улицу только под покровом ночи, торопливо, словно мелкая лесная живность, хоронящаяся от хищников. Или сидели в подвалах, за запертыми окнами й дверьми, как цыплята, пытающиеся спрятаться при приближении мясника.
Так продолжалось до той самой ночи, когда она уже больше не смогла терпеть такое положение. Эстер с громким криком вскочила на ноги с тюфяка, на котором они с мужем спали. В памяти ее сохранилось письмо, полученное от брата Бернарда, живущего в Америке.
– Неужели мы так и будем жить в норах, ожидая, пока придут казаки? – крикнула она. – Неужели мой муж хочет, чтобы я родила ребенка и пустила его в этот страшный мир? Даже Иегова не стал бы зачинать детей в подвале.
– Тише, – хрипло прошептал Хаим. – Не поминай имя Господа всуе. Молись, чтобы он не оставил нас.
Она тихо рассмеялась.
– Он уже оставил нас, он тоже бежит от казаков.
– Замолчи, женщина, – грубо оборвал ее Хаим.
Эстер посмотрела на другие тюфяки, лежащие на полу темного подвала. Она с трудом различила бледные, испуганные лица родителей. В этот момент послышался топот лошадиных копыт, по запертой двери начали стрелять.
Ее отец вскочил.
– Скорее, дети, – прошептал он, – здесь есть задняя дверь, вы проберетесь огородами, и они не заметят вас.
Хаим взял Эстер за руку и потянул к задней двери. Вдруг он остановился, поняв, что родители не идут за ними.
– Что же вы, – прошептал он, – быстрее, у нас нет времени.
Отец молча стоял в темноте, обняв жену за плечи.
– Мы не пойдем, – сказал он. – Будет лучше, если они найдут здесь кого-нибудь, а то станут искать в огородах.
Шум над их головами усилился, пули начали пробивать дверь. Хаим подошел к тестю.
– Тогда мы тоже останемся и встретим их, – спокойно сказал он, поднимая с пола тяжелую палку. – Они увидят, что евреи так легко не умирают.
